|
История Эржбет Батори. Кровавая графиня
|
|
| Дина | Дата: Понедельник, 11.02.2013, 22:30 | Сообщение # 1 |
 Ведьмочка
Группа: Проверенный
Сообщений: 1305
|  История Эржбет Батори. Кровавая графиня 
Начало статьи
|
| |
| |
| Дина | Дата: Понедельник, 11.02.2013, 22:31 | Сообщение # 2 |
|
Ведьмочка
Группа: Проверенный
Сообщений: 1305
| Оршоля Надашди умерла с сознанием выполненного долга: она женила сына на такой прекрасной женщине. Единственное, что угнетало умиравшую, - мысль о том, что ей так и не довелось напоследок подержать на руках внука. Ференц Надашди нечасто наезжал в замок. После смерти матери он несколько раз брал супругу с собой в Вену. Максимилиан II к тому времени уже отрекся от престола в пользу своего сына Рудольфа. И император явно благоволил к Эржебет. Была ли тому причиной бледность ее лица и редкостная белизна рук, что так напоминало ему испанских красавиц. А может, дело еще было и в том, что он видел в ней родственную душу, столь же неравнодушную к магии, как и он сам? Ведь Рудольф также унаследовал от отца эту страсть. Известный нам портрет Эржебет был написан, когда ей было лет девятнадцать-двадцать. По глазам на этом портрете можно понять, что ее все чаще и чаще преследовали воспоминания о ночах, проведенных в кровавых ваннах в Блутгассе (что в переводе означает «кровавая аллея»). При всей красоте Эржебет, стоило ей появиться, как люди непроизвольно шарахались в сторону и замирали в каком-то раболепном безмолвии, пока она шествовала мимо. Графиня проходила, никого не удостоив взглядом, - странная одинокая фигура, двигавшаяся под мягкий перестук многочисленных ожерелий. Ее супруг не раз и не два умолял Эржебет оградить его от всех этих историй про бедняжек-служанок. Услышав же о том, что его супруга имеет обыкновение кусать своих прислужниц и втыкать в них иглы или выражать неудовольствие иными не менее изуверскими способами, Ференц лишь недоуменно пожимал плечами. Более того, он даже потребовал, чтобы никто не смел и пальцем тронуть Эржебет во время его отлучек. Он не нарушал давних традиций и обменивался с ней нежными посланиями. Похоже, Ференц Надашди так до конца и не осознал, сколь жестоким человеком была Эржебет, в его представлении она была гордой и властной женщиной, позволявшей себе некоторые сумасбродства по отношению к домашней прислуге. Но не было ли это непременнейшим условием, без которого нет и не может быть беспрекословного повиновения? В его присутствии Эржебет вела себя осмотрительней, а с ним самим была нежна и приветлива. И разве не была эта красавица предметом его особой гордости, когда он отправлялся ко двору? Чего же больше желать? Ференц был вполне доволен. Вот только детей явно недоставало. Но поскольку супруга в каждом письме сообщала, что лечится чудодейственными травами, которые помогут ей обрести счастье материнства, он не терял надежды на благополучный исход дела. К тому же Эржебет научила Ференца пользоваться некоторыми снадобьями, которые должны были уберечь его от ран на поле брани. В ожидании новых походов он танцевал с супругой на императорских приемах в Вене - это были те же танцы, что танцевали придворные Елизаветы в Англии или французская знать в Париже. Снадобья все же помогли. Нам известно, когда именно появились на свет дети Эржебет. Старшая из них, Анна, родилась приблизительно в 1585 году, а самый младший, Пал, вскоре после 1596 года. Дочерям дали традиционные христианские имена: Анна - в честь матери Эржебет, Урсула - в честь матери Ференца Оршоли и, наконец, Катерина - в честь золовки Эржебет (которая вполне возможно была и крестной). Что же до сына, то никого из мужчин ни в той, ни в другой семьях не звали Палом. Приглядывала за детьми старая кормилица Йо Илона. Все они больше напоминали волчат, чем обыкновенных ребятишек. Подобно тому как вдруг занимается огонь, Эржебет ни с того ни с сего охватывала жажда крови. И где бы в тот момент ни находилась, она поднималась, бледнее обычного, собирала служанок и направлялась в прачечную - ее излюбленное прибежище. Никто не мог сказать, когда именно начались подобные «хождения». Но то, что впервые это случилось еще при жизни супруга Эржебет, известно точно. В присутствии графини ни одна девушка не могла чувствовать себя в безопасности, будь то простая служанка или же фрейлина. И те, и другие опасались невзначай прогневать госпожу. Девушки из Нитры, как на подбор блондинки с голубыми миндалевидными глазами, были крепкими, но стройными. В любое время можно было видеть, как они, в своих цветастых юбках и белоснежных блузах, не зная устали, снуют возле замка, выполняя тысячу и одну прихоть своей хозяйки. Лишь в лес, за снадобьями их не посылали. В назначенный час туда отправлялись похожие на ведьм беззубые старухи. Кроме того, они выполняли роль соглядатаев, которые рыскали по всему замку, прячась за занавесями и в укромных местах, все высматривали и выслушивали, чтоб затем в точности пересказать госпоже. Будь на то ее воля, она могла бы предаваться губительным страстям и при свете дня. Но мрак и ужас, ощущение полнейшего одиночества, царившие в подземных переходах Чейте, были куда ближе темным уголкам ее собственной души, чем сияние дня. Извращенная чувственность толкала ее туда, где камни, где стены. Под воздействием Луны Эржебет становилась оборотнем, не было ей спасения от древнего демона, проникавшего в глубины ее души, пока ее буквально всю не увешивали талисманами или же когда она бормотала заклинания в часы Сатурна и Марса. Всем, кто приглашал ее на празднества, Эржебет писала в ответ своим четким почерком: «Коль буду в добром здравии» или «Если только смогу приехать». И оставалась в Чейте пленницей магического круга, грезившей об обычной жизни, но так и не жившей ею. Она была чужаком в этом мире, и не было ничего, что могло бы объединить ее с остальными людьми. Невзирая на дурную славу Эржебет Батори, все новые и новые девушки-крестьянки поднимались по тропе в сторону замка, распевая песни. Они были молоды, большей частью хороши собой, светловолосы, загорелы, но суеверны и вдобавок невежественны настолько, что не могли даже написать свое собственное имя. Та жизнь, какую они вели у себя дома, особенно по соседству с Чейте, где, как говорили, «люди - глупее не сыщешь», была куда менее завидной, чем жизнь скотины в хозяйстве у их родных отцов. Так что Яношу Ужвари, слуге Эржебет, не составляло особого труда подыскивать в окрестных деревушках молоденьких девушек, которые пошли бы в услужение к владелице замка. Достаточно было посулить их матерям новую юбку или что-нибудь в этом роде. Уроженец этих мест Янош Ужвари был безобразен невероятно. Этакий придурковатый гном-горбун. Вместилище всех пороков. И при этом чертовски смышленый и всегда готовый услужить своей госпоже. Чаще его звали Фицко. Младенцем его оставили прямо на дороге. Кто-то подобрал и принес малютку в замок - на этот счет существовал специальный закон: все, что ни будет найдено на землях, принадлежащих владельцу Чейте, должно быть обязательно принесено ему. Граф Надашди отдал найденыша пастуху Ужвари. В пять лет тощий, весь какой-то перекособоченный уродец вертелся у всех под ногами. Все воспринимали мальчишку как шута, при большом скоплении людей Янош устраивал целые представления с ходьбой на руках, двойными сальто и прочими небезопасными номерами. Своими выходками ему удавалось рассмешить даже самых надменных и мрачных дам. Но к тому времени, когда безобразному Яношу исполнилось восемнадцать, уже мало кто осмеливался смеяться над ним: он отличался невероятной злобностью, как многие из карликов, и опять же, как и большинство его собратьев по несчастью, невероятной силой рук. Тем, кто когда-то посмел передразнивать его, он теперь жестоко мстил, находя в этом огромное наслаждение. Мало-помалу он стал одним из главных исполнителей самых жестоких приказаний госпожи. Прихрамывая, он возвращался из своих «рекрутских» набегов в сопровождении двух-трех девушек в коричневых или красных юбках, в ожерельях из разноцветного перламутра. К замку они поднимались с беззаботным видом: так, словно отправились собирать мушмулу на косогоре. И если в этот момент заводила свою песню какая-нибудь пичужка, девушки не знали, что для них то была последняя подобная песня. Они входили в замок, с тем чтобы никогда уже оттуда не вернуться. Довольно скоро их обескровленные безжизненные тела оказывались под плитами в водосточной канаве, неподалеку от розового сада, - цветы для него с немалыми трудностями доставляли аж из Буды. Главной прислужницей, никогда не оставлявшей Эржебет и беспрекословно исполнявшей любой хозяйкин каприз, доставлявшей к ее ложу целебные снадобья и намеченных в жертвы девушек, была Йо Илона, огромного роста сильная женщина. Родом она была из Шарвара. Ее взяли в замок в кормилицы, когда же надобность в кормилице отпала, ее оставили в служанках у графини. В своем вечно надвинутом на глаза шерстяном колпаке, она представляла жуткое зрелище, что вполне соответствовало ее характеру. Нередко ей помогала другая женщина, по имени Дорко, - столь же жестокое и злобное создание. Она выглядела даже страшнее, чем Йо Илона. Дорко, настоящее ее имя - Доротта, была призвана надзирать за служанками Анны Надащди - вплоть до помолвки тогда еще юной госпожи с Миклошем Зриньи, выходцем из семьи почти столь же знатной и древней, как Батори, - первое упоминание о ней восходит к 1066 году. Когда Анна отправилась жить в семью Зриньи, Доротта Шентез, вопреки обычаю, не последовала за своей госпожой. Эржебет оставила ее при себе. Причина этого странного решения, может, станет понятней из письма графини к супругу: «Дорко научила меня кое-чему новому. Некоторыми премудростями я хочу поделиться с тобой. Забей до смерти маленькую черную пташку белой тростью. Капни каплю ее крови на своего врага или, если сам враг сейчас вне досягаемости, на кусок его одежды. Отныне он не сможет причинить тебе никакого вреда». Дорко бормотала заклинания, которые со временем выучила и Эржебет. От нее же госпожа получила и амулеты, которые изготавливались по нескольку месяцев в мрачном Чейте, откуда хозяйка теперь редко выезжала. Те же окрестности простирались вокруг замка, и те же покои были внутри, но, казалось, сам воздух становился все таинственней и мрачней день ото дня. А Эржбет действовала все смелей. Супруг ее Ференц между тем старел в тяготах походной жизни. Осыпанный почестями, он тем не менее все больше и больше склонялся к религии и, позабыв о ратных делах, долгие часы проводил в молитвах. Эржебет регулярно писала ему о домашних новостях. Выглядели эти послания примерно так: «Возлюбленный супруг мой! Хочу написать тебе о наших детях. Слава Богу! Они живы и здоровы. Вот только у Урсики что-то с глазами да у Като приболели зубы. Я вполне здорова, разве что с глазами не все в порядке и головная боль мучает. Да хранит тебя Господь! Писано в Шарваре в месяц святого Иакова (8 июля) в 1396 году». В то время их дочери Анне уже исполнилось десять лет, а Пала еще не было на свете. На сложенном письме была надпись: «Дражайшему моему супругу, Его Превосходительству Надашди Ференцу. Вручить лично». Стоявший на равнине замок Шарвар летом превращался в настоящее пекло. У Катерины, которую поочередно пытались убаюкать няньки, прорезались первые зубки. А сама Эржебет в разгар знойного венгерского лета изнемогала от головной боли, которая была так хорошо знакома и ее дяде, королю Польши Штефану Батори. Здоровье Ференца Надашди было уже не столь отменным, как в былые годы. Он больше не наносил визиты в Вену, и Эржебет больше не доводилось блистать на балах при дворе. Жизнь ее была заполнена иными заботами. Она была супругой одного из самых выдающихся людей Венгрии, на которого сам император полагался абсолютно во всем, матерью четверых детей. И скоро ей должно было исполниться уже сорок лет. Пусть не суждено ей было и далее восхищать всех при Дворе, она оставалась все той же красавицей и бледная кожа ее по-прежнему сияла как перламутровая. Несомненно, у нее было бессчетное количество любовников. Имя одного из которых - Ладислав Бенде - дошло до нас. Она не лелеяла воспоминаний ни об одной из былых страстей. Зато ей сильно запал в память случай, связанный с одним из ее обожателей. В тот день в сопровождении своего возлюбленного графиня привычным галопом долго скакала на лошади по полям. По дороге домой она обратила внимание на стоявшую у обочины страшную старуху. Эржебет, рассмеявшись, сказала своему кавалеру: «Что бы вы сказали, если я попросила бы вас заключить эту старую каргу в свои объятия?» Тот ответил, что он пережил бы далеко не самые приятные ощущения в своей жизни. Старуха, слышавшая все это, затряслась от гнева и бросила вслед отъезжавшей Эржебет: «Графиня, помяни мое слово: пройдет совсем немного времени, и ты станешь такой же, как я!» Содрогнувшись от этой мысли, Эржебет вернулась в замок, как никогда полная решимости не постоять за ценой, лишь бы отогнать от себя неумолимые старость и уродство. Хватит ли для этого чудо-трав и амулетов? Она призывала из лесных чащ еще больше колдунов и чародеев. Она не пыталась раздобыть всемогущую мелиссу, в которой Парацельс видел секрет вечной молодости. Пусть остается это алхимикам. В зловещих тайниках по соседству со спальней графини не было никаких трубок и склянок с зелеными эликсирами. Ее собственная формула вечной молодости была не столь благородного свойства. Окруженный скорбящими домочадцами, Ференц Надашди скончался в Чейте 4 января 1604 года в возрасте 49 лет. Несколько дней вокруг его гроба горели сотни свечей: надо было дождаться, пока родственники со всех концов Венгрии не прибудут для участия в траурной церемонии. И они по январскому бездорожью - в санях и верхом - спешили к этому печальному замку на вершине покрытой снегом скалы. Над богато украшенным гробом, в котором покоился Ференц с мечом в скрещенных на груди руках, причитали плакальщицы. Тут же были и цыгане, с незапамятных времен считавшиеся большими знатоками по части шаманских обрядов. Столь же древние, сколь и примитивные инструменты в их руках издавали жалобные звуки, сопровождавшие распространенный в то время магический рефрен. Постепенно цыгане впадали в транс и в неистовом танце смерти кружили вокруг застывшего в гробу графа, пока наконец не падали в изнеможении, напоминая в такие моменты темные поникшие цветы. С губ их срывались старые, как мир, причитания по нелегкой вдовьей доле. Порой неистовое кружение заносило их в покои, стены которых были затянуты черным, а все окна - наглухо закрыты. Там они с воплями бросались к ногам графини, сплошь черной фигуре - лишь лицо да кисти рук белели во мраке. Когда все семейство было в сборе, пастор Чейте преподобный Андраш Бертони начал погребальный обряд. Оставшись одна в зимней ночи, Эржебет печально глядела в окно. Где-то там, за снежной мглой, угадывался знакомый пейзаж. Ощущение было такое, словно земля вдруг ушла у нее из-под ног: ее прославленный супруг, имя которого почтительно повторяли по всей стране, тот, кто некогда соединил свою судьбу с ней, теперь покинул ее навсегда. Впрочем, все, съехавшиеся в замок, подходя к графине, чтобы выразить соболезнование, видели перед собой всю ту же Эржебет - застывшую в величественной позе, устремившую вдаль непреклонный взор. Она выслушивала сочувственные речи, но мысли ее были заняты совсем другим. Графиня мысленно уже готовилась к тому, что отныне все заботы о замке лягут на ее плечи. В неподходящий месяц уготовила ей судьба столь тяжкое испытание. В январские длинные ночи вдовья участь представлялась особенно зловещей. Но ей было чем отвлечься от безрадостных дум: надо кое-что переделать в имениях; два ее занесенных снегом замка - Чейте и Лека - требуют хозяйского присмотра; дочь Анна уже на выданье; а еще на руках у нее Урсула, да Катерина, да Пал, последний из Надашди, совсем еще крошечный и робкий мальчуган, сидит сейчас где-то в дальних комнатах, крепко держа за руку своего наставника. Там, в прошлом, осталась совсем иная жизнь: празднества при дворе, где Эржебет танцевала в своих пурпурных платьях; возвращения в замок; приезды мужа, славного воина и знатного господина. Это вносило некоторое разнообразие и хоть на время усмиряло необузданный нрав Эржебет. Теперь все только в ее власти. Пришло время быть неумолимой. Эти сорок минувших лет неприкаянности и внутреннего одиночества дали о себе знать, они закалили ее. Откуда-то из самых глубин ее души поднималась темная лава, готовая в любой момент вырваться наружу. Теперь она была такой, какой ее обычно и представляли позже в легендах и преданиях: одинокой деспотичной вдовой, спускающейся по каменным ступеням вниз, в мрачные подземные лабиринты. Отныне в ее владениях будет царить один-единственный закон: ее дикие и своенравные желания. В душе графини навсегда воцарилась ночная мгла. В Венгрии случались порой странные и прискорбные события, которые становились предметом разговоров. Новый пастор, отец Янош, сменивший своего предшественника Андраша Бертони, скончавшегося в возрасте 85 лет, был не на шутку озадачен тем, что творилось в его приходе. Иногда ему приходилось среди ночи участвовать в каких-то подозрительных погребальных обрядах, не прийти на которые он не мог: сан обязывал. А еще бывали случаи, и тоже обязательно ночью, когда его приглашали для того, чтобы освятить безымянный холмик на краю поля, и преподобный Янош не имел ни малейшего представления, кто или что покоится там, под этим наспех насыпанным земляным бугорком. Сама графиня никогда не присутствовала на подобных церемониях. Лишь двое-трое слуг да страхолюдная Дорко маячили во мраке поблизости. Была еще какая-то женщина, юбка и руки которой неизменно оказывались вымазанными землей. До святого отца конечно же доходили слухи из Пресбурга и Вены, куда графиня выезжала погостить и порой гостила долго, но он поначалу не очень-то верил, что Эржебет и вправду так жестока, как утверждала людская молва. Ему казалось, что он успел неплохо узнать эту женщину. Да, она сурова, надменна, сумасбродна. Да, порой своенравно обходится со слугами. А кто, скажите, из венгерской знати не своенравен? К тому же Эржебет была женщиной образованной. И вдобавок она - не в пример некоторым - не совала свой нос в приходские дела. А до деяний графини в Вене священнику и вовсе не было дела. Графиня имела обыкновение два-три раза в год наведываться в город. В постоялом дворе, примыкавшем к католическому монастырю и собору, да и не только там, ее давно уже называли не иначе как Кровавая Графиня. Ходило множество историй о струившейся в занимаемых графиней покоях крови, о пронзительных воплях умерщвляемых девушек, о посылаемых монахами на голову нечестивицы проклятиях, доносившихся из-за стен монастыря по соседству.
|
| |
| |
| Дина | Дата: Понедельник, 11.02.2013, 22:32 | Сообщение # 3 |
|
Ведьмочка
Группа: Проверенный
Сообщений: 1305
| Несмотря ни на что, священник твердо стоял на своем - до того памятного дня, когда вскоре после недавних похорон нескольких девушек, скончавшихся от неведомой болезни, Эржебет не повелела ему совершить печальный обряд и над Илоной Харци. Илону знали все: она частенько напевала задорные словацкие песни своим дивным голосом. Случалось ей исполнять псалмы в церкви и баллады в замке. По воле графини этот голос, который никого не оставлял равнодушным, умолк. А кровь девушки она использовала для того, чтобы, по легенде, оторвавшись от земли, словно по серебряной нити, возноситься на крышу дома и часовни. Вполне возможно, что Эржебет подвергла Илону страшным пыткам в Вене, откуда ее истерзанную и еле живую повезли в Чейте. По дороге она умерла, так что домой графиня прибыла со страшным грузом, завернутым в простыню. Эржебет приказала, чтобы обряд совершили честь по чести, с соблюдением всех полагающихся формальностей. Пастор же должен был в своей проповеди сказать, что смерть Илоны - это наказание ей за непослушание. Но на этот раз утаить обстоятельства очередной загадочной смерти было невозможно. Отец Янош отказался совершить обряд, и тело предали земле без долгих церемоний. После этого случая отношения пастора и Эржебет были безнадежно испорчены. «Не вмешивайтесь в то, что происходит в замке, и я не буду вмешиваться в дела вашей церкви». Такой компромисс предложила графиня. Компромисс имел и сугубо материальную подоплеку. Ведь Эржебет выплачивала церкви каждый год восемь золотых флоринов, а также давала сорок центнеров кукурузы и десять огромных кувшинов вина. Это не был подарок, поскольку в свое время графиня завладела частью угодий церкви, но исправно выплачивала церковную десятину. По сложившейся традиции предшественник пастора вел хроники Чейте на латыни, куда заносил все достойные упоминания события: смерти, рождения, церковные праздники. И Андраш Бертони не должен был бы умолчать о загадочных происшествиях, случавшихся время от времени в замке. Но в большинстве случаев летописец ограничивался невразумительными намеками. Впрочем, один раз он все же написал, что присутствовал при погребении сразу девяти девушек. Хоронили их в глубокой тайне, ночью. Все они умерли при совершенно загадочных обстоятельствах. Это единственное упоминание подобного рода. После того как отцу Яношу самому довелось участвовать в нескольких странных погребальных церемониях, он решил разобраться, что к чему. Ему было известно о существовании склепа под церковью, в котором стояло надгробие. Там покоился прах графа Кристофера, советника короля Матиаша, скончавшегося в октябре 1567 года. Именно ему принадлежали деревня и замок, потом перешедшие во владение Надашди. В сопровождении своего преданного слуги отец Янош спустился в склеп, оказавшийся очень вместительным. Надгробие производило внушительное впечатление. Вокруг усыпальницы графа были свалены другие гробы, в них-то священник и обнаружил останки девушек, о которых упоминалось в хрониках. Все сходилось. Когда пастор и его помощник вскрыли гробы, в склепе невозможно стало дышать, и они покинули это скорбное место. Эржебет, которая всегда наказывала слуг с исключительной жестокостью, все же не хотела, чтоб об этом знали в ее семействе. Однажды посыльный принес графине весть о том, что скоро к ней пожалуют дочь Анна с супругом. Они должны были прибыть в малый замок. Эржебет оставила при себе лишь самых старых и верных служанок. Что же до молодых девушек, неоднократно подвергавшихся изуверским пыткам, им велено было отправиться в главный замок, находившийся наверху холма (сама Эржебет большую часть времени проводила в малом). Не ровен час, пожалуются прислуге Анны на жестокое обращение своей госпожи. Тем более что они могли не просто рассказать об этом, но и показать свои жуткие раны. Эржебет, буквально выходившая из себя при мысли, что под рукой у нее не будет юных служанок, приказала, чтобы им не давали ни есть, ни пить. Дорко, как всегда, в точности исполнила приказание хозяйки. Управляющий замком, большую часть своего свободного времени проводивший за астрономическими наблюдениями, естественно, не мог не знать об этом. Потрясенный, он во всеуслышание заявил, что знаменитый замок Чейте превращен в темницу для слуг. Узнав об этом, Эржебет решила избавиться от сующего нос не в свои дела управляющего. И отправила его в отпуск в Варанно, в замок своего брата Иштвана. Три дня спустя приехала Анна с супругом. Но они провели у Эржебет всего одну ночь, после чего отправились дальше в Пресбург. Графиня решила немного проводить их. Перед отъездом она велела Кате привести обратно, в малый замок, наказанных служанок. Но Ката вернулась одна и рассказала Эржебет, что условия оказались для девушек просто невыносимыми и никто из них не в состоянии передвигаться самостоятельно. Одна девушка вскоре умерла. Других подземным ходом пере, правили в деревню. Возглавляла мрачную процессию одна старуха, хорошо знавшая дорогу. Несчастным девушкам, наконец, дали поесть и попить. Но для большинства из них было слишком поздно. Голод и побои, которые они терпели от рук Дорко, сделали свое дело. Лишь три служанки каким-то чудом выжили. По возвращении из Пресбурга Эржебет не очень удивилась, услыхав о том, каков был финал всей этой истории. Она велела, чтобы пастор пришел в ее покои. Там она сказала ему: «Не спрашивайте меня, как и почему умерли эти девушки. Сегодня ночью, когда все в деревне уснут, вы тайно их похороните. Приготовьте несколько гробов. Их надо будет положить в гробнице». Все было исполнено в точности. Но помимо того, что Бертони поведал в хрониках, он также поделился своими сомнениями (хотя, возможно, это были уже и не сомнения, а твердая уверенность) в письме своему преемнику, которое, запечатав, оставил среди документов, касающихся приходских дел. Он намеревался написать обо всем в специальном тайном послании Элиасу Лани, главе местной власти в Биче, дабы привлечь внимание к вопиющим событиям, но так и не осмелился: опасался, что письмо его могут перехватить. Но мысль о творимых злодеяниях не давала ему покоя, и в конце концов он решил отправиться в Пресбург, чтобы рассказать обо всем лично. Его остановили у самой границы, возле Трнавы. В этом не было ничего случайного. Через своих служанок, прислужниц и других женщин, которым она приплачивала, графиня узнавала обо всем, что творится в Чейте и его окрестностях. Соглядатаем номер один у Эржебет была Кардошка, которая под видом вечно пьяной потаскушки прочесывала дороги, проникала в дом и обо всем услышанном и увиденном сообщала своей благодетельнице. Кроме нее, были также Барно, Хорват, Вась, Залай, Сидо, Катче, Барсовни (вышедшая в отличие от многих из вполне достойной семьи), Селева, Кочинова, Сабо, Етвос. (В большинстве своем эти женщины прекрасно знали, какая судьба уготована девушкам, которые идут в услужение к графине, но их это мало волновало.) Ввиду столь многочисленных препятствий святой отец решил до поры хранить молчание. Сохранилась легенда о том, что однажды в конце долгого пира, на котором присутствовало больше 60 прекрасных фрейлин, безжалостная графиня попросту заперла двери и перебила девушек всех до одной, в то время как они стояли на коленях, умоляя о пощаде. Потом, сняв с себя меха и бархат, Эржебет Батори погрузилась в наполненную их кровью ванну, чтобы поддержать меркнущую белизну своей кожи. Для чего еще были нужны эти молоденькие девушки графине с расстроенным рассудком и диким нарциссизмом, тело которой было одновременно фригидным и терзаемым похотью, когда в отсутствие своего мужа она кочевала из замка в замок в компании дегенератов в поисках очередного грязного и жестокого развлечения? Ни мораль, ни религия не сдерживали Эржебет. Ничто не препятствовало ей на скользком пути к удовольствию, пагубному и извращенному. Как-то во время пира она была очарована красотой одной из своих кузин. Страстная атмосфера бала и танцы, блеск зеркал, возможно, иронический совет присутствовавшего там Габора Батори толкнули Эржебет и кузину друг к другу. Ночь длилась и длилась, а они не могли оставить друг друга. Что нового открыло Эржебет это упражнение в любви, эта эротическая интрижка с такой же, как она сама, испорченной и соответствовавшей ей красотой женщиной? У Эржебет Батори редко возникало желание пожертвовать какой-либо из девушек высшего круга, составлявших ее окружение. Мертвенно-бледный вампир не нападает на своих собратьев. Он знает, как обнаружить более богатые кровью источники, и не ошибается. Эти покорные молодые дамы с голубой кровью, текущей под белой кожей их тел, нужны были для других целей: выездов на «охоту», пения в честь гостей печальных песен. С ними гости играли в шахматы и, несомненно, вопреки их собственным желаниям, делили постель. Происходящее вокруг наверняка так потрясало их, что они не осмеливались молвить и слова. Прячась по углам комнат, они должны были приобрести привычку видеть и слышать страдания людей. Их собственная благородная кровь была бедна - именно это спасало их от принесения в жертву. Однако именно одна из них стала причиной того, что как-то утром Эржебет Батори открыла длинный и потрясающий список своих жертв. Девушки только что закончили наносить косметику на ее лицо; они высоко зачесали волосы графини и украсили прическу унизанной жемчугом сеткой. Чтобы волосы выглядели действительно прекрасными, было необходимо продернуть каждую прядь через кольца в сетке и затем завить их, имитируя форму волн. Эта задача была поручена хорошо воспитанным молодым дамам, поскольку Эржебет не переносила прикосновений опухших и искривленных от черной работы пальцев слуг. Однако подобные обязанности иногда выполняли и отвратительные ведьмы Эржебет, так же как они имели привилегию массировать и смазывать маслом ее тело. На этот раз волосы графини оказались взбитыми с одной стороны больше, чем с другой. Как всегда апатично разглядывая себя в зеркало, Эржебет была поражена подобной небрежностью. Грубо вырванная из рассеянного состояния, она обернулась. Ее белоснежные кисти рук беспорядочно заколотили по лицу провинившейся фрейлины. Брызнула кровь, залившая пятнами тело графини, растекшаяся по ее рукам и предплечью, выглядывавшему из разреза в пеньюаре. Слуги бросились вытирать кровь, но недостаточно быстро, она успела свернуться на безукоризненных руках госпожи. Когда брызги смыли, Эржебет поднесла руку к глазам и долго молча разглядывала ее. Над браслетами, на том месте, где несколько мгновений оставалась кровь, кожа графини была полупрозрачной и мерцала отблеском жизни другой женщины. Малый замок, расположенный около церкви, представлял собой комплекс построек на главной улице Чейте. Из него в загородный дворец вел подземный ход, открывавшийся в одном из подвалов позади никогда не сдвигавшегося с места огромного чана. Эржебет принадлежали апартаменты в самом тихом углу здания. Два окна выходили на улицу, где по своим делам взад и вперед сновали горожане. Тяжелые деревянные ставни держали закрытыми день и ночь. Из-за тяжелых бархатных портьер просачивался скудный свет. По стенам и на полу были развешаны и расстелены ковры, на столе горела серебряная лампа, фитиль которой пропитывался ароматным маслом. Одна из стен скрывала потайной шкаф с драгоценностями Эржебет и Рукописной Библией, когда-то принадлежавшей Штефану Батори. Атмосфера комнаты, в которой постоянно находилась графиня, была гнетущей. Следуя совету Каты, менее отвратительной, чем другие служанки, она решила, что, несмотря на вдовство, не будет носить черное платье, и действительно редко появлялась в нем. Провинциальный костюм шел ей гораздо больше, в самом Чейте Эржебет постоянно носила его, но в покоях малого замка меняла в день более 15 платьев. Бессчетное количество часов она проводила в одиночестве обнаженная, с распущенными волосами, облокотившись перед зеркалом с рамой в форме восьмерки. Она поднимала руки, чтобы осмотреть первые морщинки, различала первые признаки дряблости груди, повторяя себе: «Я не желаю стареть, я следую советам людей, книг. Я использую растения. В мае на рассвете я купаюсь в росе». Она размышляла о прочитанном и о советах колдунов: нужна кровь, кровь девочек и девственниц, таинственный флюид, с помощью которого алхимики некогда надеялись открыть секрет получения золота. Тем временем Дорко, Йо Илона и Ката ссорились. Они едва могли выносить друг друга и объединялись только для того, чтобы эффективней действовать в удовлетворении капризов своей хозяйки. Они постоянно затевали интриги и использовали любую возможность, чтобы получить награду от графини. Дочь Йо Илоны уже получила в качестве свадебного подарка сорок юбок и сотню золотых крон. У других служанок не было дочерей на выданье, но это не умеряло их алчности. Весь день вокруг Эржебет шествовали одетые в расшитые жемчугом кремовые шелка молодые портнихи, составлявшие молчаливые процессии, как если бы в доме находился покойник. Часто именно платья становились поводом для очередного кровопролития. Например, Дорко, заметив беспокойное состояние своей хозяйки, осмотрела юбку и нашла кое-какие недостатки в подрубочном шве. Она потребовала от служанок ответа. Пустые глаза графини несколько оживились. Поскольку никто не ответил, Дорко выбрала двух или трех девушек, остальных отослала и устроила для хозяйки небольшое развлечение. Сначала в наказание за неуклюжесть она надрезала служанкам кожу между пальцами, затем раздела их донага и принялась втыкать иголки в соски грудей. Это продолжалось не один час, и в конце концов на полу образовались лужи крови. На следующий день две или три белошвейки исчезли. Дорко была самой жестокой из всех служанок. Когда дело доходило до придумывания новых пыток, ее дьявольское воображение работало с безграничной изобретательностью. Проведя несколько часов в созерцании наиболее изощренных, а иногда и эротичных мучений, рожденных жестоким умом Дорко, Эржебет выказывала ей свою признательность. В Чейте графиня вставала рано, согласно неписаным правилам Надашди и Батори, и отдавала распоряжения прислуге. Вся уборка помещений должна была заканчиваться до десяти часов. После этого она посещала свой конный завод, начало которому положил жеребенок, а теперь, когда он вырос, ее любимый конь Винар. Отличной породы, вороного окраса, он прекрасно знал свою хозяйку, которая разговаривала с ним очень ласково. Этот конь был таким красивым, что однажды перед очередной охотой Кристофер Ердоди, сын графа Томаша Ердоди, предложил ей за него несколько деревень. Но Эржебет отказалась. Ласло Туроци, иезуит, более века спустя написавший об Эржебет Батори, упомянул: «Она была тщеславна» и «ее величайшим грехом было желание оставаться прекрасной». Он отметил это в попытке установить истинный источник чейтской драмы, поскольку город Чейте за прошедшую сотню лет почти не изменился. Глиняный горшок, в который собиралась кровь молодых и здоровых крестьянских девушек, все еще лежал в каком-то из углов подвала. Призрак Кровавой Графини, твари, великой распутницы, еще блуждал по ночам в замке. Отец Туроци не осмелился сказать ничего о колдовстве, поскольку это бросило бы тень на саму церковь, которая приложила много усилий, чтобы не оказаться замешанной в этом деле. Протестанта или католика за ведовство ожидал костер. Тогда как единственным способом казни для Эржебет Батори было бы отсечение ее прекрасной головы. Разве не присвоила она себе прав орла или волка? Она была, продолжает отец, иезуит, «гордой и кичливой, думала только о себе». Другими словами, графиня страдала манией величия. Графиня не умела, да и не желала анализировать причины своих дурных порывов. Они обрушивались на нее, и она считала себя вправе воспользоваться ими И если в наиболее светлые моменты начинала сомневаться в своей правоте, то всегда обращалась к заклинанию, написанному для нее старой ведьмой на плодном пузыре новорожденного деревенского младенца, купленного у повивальной бабки. Написанная на сморщившейся коже, черненной соком растений, молитва земле и ее темным силам была нанесена неровными строчками. Она была написана составом, приготовленным из кротов, удодов и болиголова, собранного на окрестных лугах, на диалекте, на котором разговаривали в этих горах. Текст заклинания гласил: «Истен, помоги мне: и ты тоже, О Всемогущая Туча! Защити меня, Эржебет, и даруй мне долгую жизнь. Я в опасности, О туча! Пошли мне девяносто котов, ради искусства Всевышнего Господа котов. Передай им мои приказы и вели им, где бы они ни были, собраться вместе, спуститься с гор, выйти из вод, из рек, из дождя на крышах и из океанов. Вели им явиться ко мне. И пусть они поспешат растерзать сердце... и также... и... Позволь им разорвать на куски и кусать снова и снова сердце Меджери Рыжего. И храни Эржебет от зла».
|
| |
| |
| Дина | Дата: Понедельник, 11.02.2013, 22:33 | Сообщение # 4 |
|
Ведьмочка
Группа: Проверенный
Сообщений: 1305
| Пустые места должны были заполняться в надлежащий момент особыми чернилами, обладающими необходимой силой, именами людей, чьи сердца она желала разорвать. Один только Меджери был приговорен сразу, мучитель ее сына Пала, рыжеволосый Меджери, которого она ненавидела потому, что он был единственным из живых существ, кого она боялась, единственным, кто знал о ней все и кто бросал вызов времени. И в самом низу заклинания, явно отделенная от остального текста, была такая запись: «О Святая Троица, защити меня». Это была троица темных сил, порожденных кровью, жизненная энергия, восстанавливавшая спавшуюся кровь, свободная от всяких ограничений. Эта Троица была женского пола, тогда как дьявол всегда двуполый, гермафродит, как его изображают на старых картах таро. Эржебет, которую называли Чейтской Тварью, эта мертвенно-бледная, сверхутонченная и развратная женщина, далеко вышла за пределы обычных законов человечности. Единственное, что имело для нее значение - кровь других людей. Она застыла на уровне развития ведьм. Она жила в мире, полном нервов и внутренностей, вырванных у мелких животных, смертоносных корней паслена и мандрагоры, собранных лесной ведьмой Дарвулей. Каждый раз странная радость охватывала ее, сил больше не было, и глубокая апатия свидетельствовала о том, что надо начинать все сначала. Одной из главных забот Эржебет считала постоянное пополнение своих «загонов для скота», и ее посланцы в поисках добычи неустанно прочесывали горные тропы и Деревни Верхней Венгрии. Однажды девушка, чья красота была общепризнанна, возвращалась издалека, из деревни в Главных Карпатах, где обитают вампиры и где ведьмы нагоняют на небеса тучи. От замка к замку зеркалами сигналили о ее приближении. Она шла месяц. И если другие девушки могли подолгу ожидать своей очереди в подземных склепах Чейте, то эта была принесена в жертву уже в ночь после возвращения. В Вене есть дом, в котором находилось множество рогов животных и других охотничьих трофеев. Он стоит на одной из самых древних улиц города, на узкой Шулерштрассе, спускающейся от Бастиона доминиканцев и по мосту пересекающей Дунай, который с незапамятных времен омывает северную и восточную части города. Неподалеку находится еще один жилой район, в некотором роде крепость с сотнями маленьких дверей, теснящихся друг к другу бедных домов со стенами двух-трехметровой толщины, напоминающих о далеком прошлом города. Это буквально нагромождение серого камня, вывороченных тут и там из стен глыб (некоторые из них датируются римским временем), железных решеток, квадратных каменных плит мостовой и сточных канав, проходящих посередине, - это Блютгассе, или Кровавая аллея. Потайные двери и лестницы «дома с рогами» выводят во двор; лампада, украшенная цветочным орнаментом и изображением Девы Марии, горит перед Мальтийским крестом. Но семь холодных двориков, окруженных каменными лестничными маршами и коридорами, кажутся безучастными к тем ужасам, свидетелями которых довелось им быть. До приезда сюда Эржебет Батори дом с рогами когда-то в давние времена был храмом мощного ордена тамплиеров. В его глухих склепах, бывших катакомбах старого собора святого Стефана, далеко от материального мира, который, подобно еретикам-катарам, они осуждали, заседали австрийские тамплиеры. Они не подчинялись никому, кроме великого магистра своего ордена. Во Франции по приказу короля Филиппа Красивого (которого немцы называли Филипп Презренный) сожгли прелатов тамплиеров, а сам орден разгромили. В Германии при Фридрихе III Справедливом великим магистром храмовников был вильдграф Гуго, живший в Вене. Оплотом ордена был городской замок Фанрихсхоф с глубоко запрятанными под землей убежищами. Все соседние дома принадлежали тамплиерам. В них главным образом размещались хоровые школы. Услышав о суде над великим магистром ордена и его мучениях во Франции, вильдграф Гуго заставил всех рыцарей-тамплиеров покинуть Вену. Они ехали день и ночь, пока не достигли Эггенбурга. А потом последовал удар в спину. Церковный совет приказал храмовникам вернуться в Вену, заверив, что им не причинят никакого вреда. Но едва они вошли в город, как ворота закрыли. Рыцари засели в своем огромном доме, но сказались в ловушке во дворах и подземных ходах, каждый выход из которых охранялся. Затем в дело вступил «моргенштерн» - страшная булава с длинными шипами. Оставшихся в живых судил чудовищный трибунал, члены которого сами были виновны в худших из преступлений. Объявили, что некоторых подсудимых ждут объятия «железной девы», представлявшей собой нечто вроде деревянного саркофага в форме женщины, усеянного внутри острыми пиками, пронзавшими тело брошенной в него жертвы. Хроники сообщают, что в память о крови тамплиеров, расплескавшейся по их плащам и струями текшей по Зингерштрассе, зловещую аллею стали называть Блютгассе - Кровавая аллея. Именно здесь, в этом ужасном, бросающем в дрожь месте, - и определенно не случайно - решила временно поселиться Эржебет Батори до вступления во владение более красивым и определенно менее ужасным домом неподалеку от императорского дворца. Таким образом женщина, чей красный с серебром герб окружал дакский дракон, древняя эмблема воинов, презиравших женщин, заняла дом в Вене, на той самой улице, где раньше размещались и тамплиеры, чьей эмблемой была змея. С незапамятных времен территория за собором принадлежала венграм и венгерские дворяне именно здесь строили свои дома. И именно сюда, на Блютгассе, в подвалы с готическими арками, направлялась Эржебет после приезда к императорскому двору в Вену. Ее запыленный экипаж въезжал через ворота Штубентур, мимо бастиона доминиканцев, и следовал по Шулерштрассе. Эржебет ждала ее стихия. Из кареты слуги выносили разнообразные пыточные инструменты - раскалявшиеся на огне железные прутья, иглы, острые серебряные клеши. Память о «железной деве» все еще жила в доме. Возможно, именно там у Эржебет возник замысел создания клетки с острыми шипами, в которую позже она сажала ту или иную служанку. В крепости Форхенштейн на австро-венгерской границе находится нечто вроде миниатюрного архитектурного фонаря, увенчанного наверху изысканным букетом из изогнутых железных стеблей. Железный воротник, также довольно элегантный, окружает его основание. Вне всякого сомнения, внутри этого «фонаря» достаточно места для головы живого человека. На стенах подвала под домом до сих пор развешан относящийся к тем средневековым временам целый арсенал орудий для уничтожения людей. Возвращаясь из Вены, Эржебет иногда останавливалась в этой древней крепости, принадлежавшей герцогам Эстерхази. Как и во всякой венгерской крепости, здесь прекрасно понимали значение бани. Идентичной той, которую Эржебет в своем замке превратила в пыточную камеру. Она состояла из сводчатого зала с широким углублением посередине, куда должна была стекать вода. Массивный каменный очаг был усеян разного рода крюками, подставками для горшков и железными прутьями. Баня была потайным местом с собственным водоснабжением. Ход от нее под внешним крепостным сводом вел к водосборнику, защищенному навесом и оснащенному деревянной водоподъемной машиной с воротом. 30 лет очищали водосборник от камней, и 400 пленных турок погибли за время его постройки. Баню окружали небольшие подвалы. В подобных крохотных клетушках в Чейте Дорко и Йо Илона держали по шесть, восемь и даже больше девушек, подготовленных для удовлетворения капризов Эржебет. Иногда за одну неделю приходилось приносить в жертву пять служанок, одну за другой. В Вене неподалеку от монастыря святой Доротеи стоял большой дом, в 1313 году принадлежавший Гарнишу или Гарнашу, который называли Старым домом Гарниша. В 1441 году австрийский граф Альбрехт IV использовал его в качестве порохового склада, а спустя почти столетие, пройдя через руки нескольких владельцев, он в 1531 году стал собственностью императора Максимилиана и получил название «Венгерский дом». В этом доме жили Ференц Надащди и Эржебет в свое пребывание при венском дворе в последний год XVI столетия. Прилегающая к дому местность была довольно пустынна. Неподалеку находился императорский дворец с великолепными церковными службами и баснословными сокровищами Рудольфа ІІ. Позади располагался южный бастион, а за ним лежало открытое пространство. Именно сюда все еще прекрасная сорокалетняя Эржебет вернулась после 1604 года из своего замка в Чейте уже вдовой. Драгоценности на ней мерцали при свете факелов, освещавших ступени, ведущие на третий этаж в предоставленные ей покои. Узкой и низкой была Дверь в ее комнату, где графиня одевалась перед визитами во дворец. Магия и разврат - близкие родственники, и поэтому неудивительно, что Эржебет, возвращаясь из блеска ярко освещенных залов дворца в свою мрачную комнату в «Венгерском доме», чувствовала непреодолимое желание найти продолжение радости на стезе греха. И из ее комнаты раздавались крики молодых служанок, будившие монахов из монастыря напротив и глохшие затем в подвалах, лестницы которых выходили на центральный двор. На следующий день Йо Илона и Дорко выливали на аллею ведра с кровавой водой. Забегая вперед, скажем, что на состоявшемся позднее, в начале 1611 года, процессе по делу Эржебет Батори слуги рассказали подробности об ужасах, творившихся в этом доме. На вопрос: «Каким мучениям подвергались жертвы?» - Фицко ответил: «Было видно, что они все черны как уголь, потому что кровь запеклась на их телах. Всегда было четыре или пять обнаженных девушек, и слуги, вязавшие хворост во дворе, видели, в каком они состоянии». Уже в ту пору, когда граф Ференц, ее муж, умер, Эржебет обычно обжигала девушкам щеки, грудь и другие части тела, наобум тыча раскаленной кочергой. Пожалуй, самое ужасное, что она делала время от времени, - собственными руками открывала им рот так резко, что его углы разрывались. Графиня вгоняла им под ногти иголки, приговаривая: «Маленькая сучка, если ей больно, она сама может их вытащить!» Однажды из-за того, что ей не понравилась, как служанка ее обувает, Эржебет приказала подать раскаленную железку и прижгла ступни провинившейся со словами: «Теперь у тебя тоже башмаки с отличными красными подметками!» Именно в этом доме пол ее спальни приходилось посыпать золой, иначе графиня не могла пройти через широкие потоки крови к своей постели. В городском предместье, у самой древней церкви Вены - святого Рупрехта, - находился еврейский квартал, Юденплац, в котором всегда можно было купить интересовавшие Эржебет вещи: мандрагору и окаменелости цвета нефрита, за которыми в то время все охотились. Около древней синагоги также можно было найти красивых молодых евреек, которых Йо Илоне удавалось уговорить пойти в услужение к графине. Однажды старуха привела даже 12-летнюю девочку, в одиночестве бродившую по городу. Лавки, в которых продавались растения, магические камни и высушенные рвотные, окружали Юденплац, и носилки Эржебет часто появлялись между этими древними, украшенными гербами домами. Графиня выходила, чтобы лично выбрать амулеты из кварца и волчьих зубов или минералы, отмеченные самой природой. Именно сюда слуги Эржебет приходили в поисках крестьянок, которых можно было уговорить последовать за ними. Обычно на Блютгассе приезжали, когда августинцы из монастыря напротив уже спали. И в свой последний приезд Эржебет снова поселилась в доме, в котором 20 лет назад мучила своих служанок ради того, чтобы сиять на придворных балах. Но кто теперь добровольно примет ужасную графиню? Меряя шагами мрачные залы, внезапно подходя к зеркалам, глядя в собственное отражение, прекрасное, но никому не желанное, неспособная любить и к тому же потерявшая способность получать удовольствие, Эржебет снова и снова возвращалась в свое прошлое. Раньше, в молодости, ее чувство гнева было вполне обычным. Задержки с прической или украшением платья было достаточно, чтобы вызвать вспышку раздражения, которая кончалась каким-нибудь жестоким наказанием нерасторопной служанки. И все. А теперь... Кузнец, хорошо оплаченный и запуганный страшными угрозами, под покровом ночи сковал невероятное, почти неподъемное металлическое устройство, представлявшее собой цилиндрическую клетку из металлических лезвий, скрепленных железными обручами. Можно было вообразить, что она предназначена для какой-то гигантской птицы. Но внутри она была усеяна острыми шипами. По приказанию графини всегда ночью это жуткое приспособление, подвешенное под сводами подвала венского дома, при помощи рычагов опускалось на пол. Появлялась Дорко, тащившая по подвальным ступеням за распущенные волосы обнаженную служанку. Она запихивала девушку в ужасную клетку и запирала ее там. Затем устройство поднималось наверх. К этому моменту появлялась графиня. Одетая в белое льняное белье, она медленно входила и садилась на стул под клеткой. Дорко, схватив острый железный штырь или раскаленную докрасна кочергу, старалась ткнуть узницу, которая, откинувшись назад, натыкалась на шипы клетки. С каждым ударом поток крови усиливался и падал на безучастно сидевшую внизу женщину, полубессознательно уставившуюся в пустоту неподвижным взглядом. Именно отсюда, из подвала, раздавались крики, будившие монахов напротив и вызывавшие их гнев на этот проклятый протестантский дом. Когда все было кончено, девушка в клетке падала, потеряв сознание и медленно умирая («вся в маленьких дырочках», как заметил впоследствии следователь), приходила Каталина Беньеши, в обязанности которой входило смывать кровь до последней капли. Затем в подвал спускалась похоронная партия слуг со старым гробом. В Вене, где жертвы графини были не столь многочисленны, как в Чейте, их хоронили по ночам на кладбище под предлогом того, что в доме вспыхнула эпидемия. Или Дорко и Каталина несли тела жертв на следующий вечер в ближайшее поле. Эржебет, придя в себя, подбирала подол своей длинной, ставшей липкой сорочки, требовала света и, покрытая стекавшими струйками крови, возвращалась в покои в сопровождении двух старых слуг. Легенды обобщают слухи, облекая отдельные факты в универсальную и понятную форму. Из-под плаща Жиля де Рэ в подобных случаях выскакивала черная собака, а здесь из-под платья Эржебет появлялась волчица, покорно следовавшая за нею. А вот еще легенда: «И каждый раз, когда Эржебет Батори хотела стать белее, она опять начинала купаться в крови». Августинцы, должно быть, приходили в ужас от кровавых оргий в доме напротив, когда по утрам натыкались на небольшие лужицы красноватой воды между камнями, которыми была выложена аллея, где Дорко и Каталина опустошали свои ведра. Но ни монахи, ни другие люди не осмеливались произнести ни слова. Имя графини было слишком известно, слишком хорошо защищено близостью к дому Габсбургов. Поздно вечером после захода солнца, когда город и магазины освещались фонарями и улицы оживали, Эржебет отправлялась в сопровождении слуг за новыми притираниями для кожи или бархатом, привезенным из Италии. Она была так прекрасна в своих пышных нарядах и драгоценностях, ступала так по-королевски, что была уверена - ею будут восхищаться, где бы она ни появилась. Она также знала, что люди боятся ее и город полнится всякими слухами о ней. Графиня предпочитала забывать об этом или просто бросала вызов судьбе, абсолютно уверенная в силе имени Батори и воздействия ее собственных чар. Она никогда не выходила без своего сморщенного талисмана, завернутого и спрятанного в красный шелковый мешочек, вшитый в ее корсет рядом с сердцем. Иногда, во время пира, кончиками длинных пальцев она касалась его, обводя глазами гостей-мужчин в поисках знака, который выдал бы, что тот или иной настроен против нее. Когда Эржебет решила отправиться в Пресбург, это было целое событие, поскольку ей пришлось посетить все семьи, связанные родством с ее собственной семьей, к тому же она была обязана совершить путешествие со всеми подобающими церемониями. И еще было необходимо принять в расчет возможные нападения разбойников, скрывавшихся в лесах около Вага. Выезжала она из Чейте. В течение нескольких дней в близлежащей деревне ожидали ее приезда, и, когда об этом, наконец, объявили, все слуги и крестьяне собрались на площади, чтобы пожелать графине доброго пути. Процессию возглавляли пять вооруженных до зубов гайдуков, отлично сидящих в седлах. Затем следовала карета, которую несколько раз вычистили так, что она блестела на солнце, запряженная четверкой лошадей. За каретой тянулись еще пять экипажей, с которыми у слуг не было стольких хлопот, поскольку в них сидели горничные и белошвейки, упираясь ногами в сундуки, наполненные всевозможными припасами и подарками. Подарки состояли из вышивки и кружев, а также бутылок с вином - продукцией собственных виноградников графини. Замыкали конвой еще пять гайдуков, одним своим присутствием подчеркивая высокий ранг путешественницы. В обязанности Дорко входило надзирать за группой из 12 служанок, белошвеек и горничных. Отъезд происходил без излишней сентиментальности. Накануне Эржебет объезжала свои поместья, чтобы установить налог, и, возвращаясь в замок, распределяла работу среди домашних слуг, остававшихся здесь: «И надеюсь, что после возвращения я увижу, что мои распоряжения выполнены». Только такие слова можно было надеяться услышать от Эржебет Батори на прощание. Проезжая города Трнава и Модра, в Пресбург она обычно прибывала вечером. Из Рацикдорфа, в пяти милях от столицы, уже виднелся высившийся над городом замок. В этом месте один из гайдуков почтительно спрашивал графиню, через какие ворота кортеж въедет в город. Церемониал был постоянным, и ответ всегда следовал один и тот же: «Вы смеете спрашивать это каждый раз, как будто не знаете, через какие ворота я въезжаю!» Хотя в Пресбург вело четверо ворот, короли и знатные феодалы всегда въезжали через одни, по Венской дороге. Поскольку кортеж находился у противоположной окраины города, ему пришлось сделать полукруг. Наконец, длинная процессия на полном скаку исчезла под воротами Видрица. Это были почетные ворота. За ними следовала крепостная стена, окружавшая большой город внутри. Дальше дорога шла через гетто. Маленькие железные ворота приходилось всякий раз открывать, потому что после захода солнца евреям не разрешалось выходить в город. В гетто преобладала совершенно иная публика. Там нельзя было встретить ни одного христианина мужчины носили длинные бороды, женщины с бледными лицами ходили с распущенными волосами, и все обитатели были в потрепанной, засаленной одежде. Они низко кланялись проезжавшей мимо Эржебет, но ее вооруженная стража заставляла их отскакивать назад. Затем кортеж следовал по «длинной дороге», которая фактически соединяла ворота Видрица с воротами Лауринска. Неподалеку от последних высилась башня, в которой допрашивались преступники. Она зловеще вздымалась над кварталом тюрем и страданий. Неподалеку находился большой постоялый двор «Дикарь» для иностранных дипломатов и тех венгерских вельмож, у которых в Пресбурге не было владений.
|
| |
| |
| Дина | Дата: Понедельник, 11.02.2013, 22:35 | Сообщение # 5 |
|
Ведьмочка
Группа: Проверенный
Сообщений: 1305
| У Эржебет Батори таковые были, но после тишины Чейте она предпочитала оживленную жизнь в «Дикаре». Она заранее нанимала для себя целый этаж. Гайдуки сносили огромные сундуки с вещами и подарками на отведенный для графини этаж. Очень скоро начинали появляться посыльные от разных благородных семейств. Освеженная и тщательно одетая, графиня принимала их в главном покое своих апартаментов. Эмиссары приносили письма, в которых Эржебет Батори умоляли почтить своим благородным присутствием дом такого-то и такого-то. Она всегда отказывала, с благодарностью и по очень веским причинам, польщенная приглашениями, но предпочитавшая сохранять свободу и абсолютную власть в пределах своих апартаментов. Хозяин постоялого двора всегда знал, кто сейчас находится в Пресбурге, а кого в городе нет, и был хорошо осведомлен обо всех последних сплетнях. Его информация представляла ценность, и Эржебет не пренебрегала расспросами людей низкого сословия, поскольку они находились ближе к жизни улицы и знали скрытые мотивы бесчисленных событий и таким образом могли быть весьма полезны для графини в ее собственных тайных планах, поскольку и в номерах постоялого двора, и на балах, где она проводила много вечеров, Эржебет постоянно была одержима одними и теми же темными и тайными мыслями. Гайдуки, слуги и Дорко жили в нижней части двора, у конюшен, и там вели жизнь гораздо более интересную, чем в Чейте. Гайдуки, например, посещали харчевни. Они были хорошо одеты и не страдали от отсутствия денег. Дорко посылала их в те места, где можно было найти крестьянских девушек, пришедших в город в поисках работы, которых потом беспрепятственно увозили в Чейте. Однажды таким образом мегера наняла десять девушек. Других она выбирала среди служанок и белошвеек в домах друзей Эржебет. В «Дикаре» графиня больше не вела деревенский образ жизни, подобный чейтскому. Она подолгу апатично возлежала в своей постели, из которой поднималась только затем, чтобы погрузиться в ароматизированные ванны или одеться. Она одевалась по моде венского двора, оставив от провинциального костюма только плоский слоеный воротник, какие носили все знатные дамы при дворе. Затем, величественная и блистающая драгоценностями, она садилась в роскошную карету и отправлялась наносить визит какой-либо из семей своих родственников. Дворцы знати по большей части располагались вдоль длинной улицы, тянувшейся параллельно Дунаю. У входа в дом, где Эржебет уже ждали, ливрейные гайдуки, стоящие в два ряда, держали факелы. Среди гостей начиналось сильное волнение, когда объявляли о приезде Эржебет Батори, - настолько это событие было сенсационным. Ее легендарная белизна, одиночество, которое она так неуклонно соблюдала в Чейте с начала своего вдовства, - все это было непонятным и интригующим, как и все, относившееся к ней. Хозяева дворца приветствовали входящую графиню словами: «Как долго вас не было с нами, о солнце Чейте!» Это произносилось по-латыни, как требовал обычай. Эржебет блестяще отвечала на том же языке. Остальное время все присутствовавшие беседовали по-немецки, а не по-венгерски. Во время пиров в ее честь пели сочиненные цыганами песни, прославлявшие ее красоту. Пышные празднества по случаю замужества Юдит Турзо, второй дочери герцога Дьердя Турзо, и его родства с Эржебет Батори через его вторую жену Эржебет Чобор были устроены в ноябре 1607 года. Вопреки принятому обычаю - как правило, свадьбы играли весной - Юдит Турзо выходила замуж, когда начинались долгие студеные ночи. Событие это происходило в замке Биче, на реке Ваг. Под сенью замка по склону холма теснились дома деревни дровосеков, а по берегам реки стояли длинные штабели бревен из лесов Татр. Еще во времена старого герцога Георгия Турзо этот старинный замок был захвачен и отдан на откуп разбойникам. Назначенный ими выкуп никак нельзя было назвать скромным: 80 тысяч флоринов. Но так как старый герцог владел всеми золотыми приисками в окрестностях, то разорен он был совсем ненадолго. Покидая замок, разбойники подожгли его, и половина сгорела дотла. Так представился случай перестроить замок, и он был превращен в роскошный дом, полный изящных вещей и праздничного шума. Влюбленный в свою вторую жену, Дьердь Турзо хотел, чтобы она была счастлива во время его долгих отъездов из Биче. Несмотря на то, что роскошь была привычна для Эржебет Батори, поездки в Бичевар каждый раз производили на нее глубокое впечатление. Приглашения, которые она принимала, распространялись также и на всю ее семью. Герцог, будучи отцом нескольких дочерей, специально построил замок подходящим для свадеб. Его главной особенностью была бальная комната - высокое и очень просторное помещение с множеством окон. На первом этаже располагался обширный зал с голыми каменными стенами, балки здесь были выкрашены яркими красками в итальянском стиле, стены задрапированы бархатом с красными узорами. В одном конце зала помещался длинный стол, вокруг которого были расставлены скамьи с разложенными на них подушками. Спальни были маленькие, за исключением свадебной комнаты, где друг напротив друга располагались два камина и посередине - огромная кровать под балдахином с плотно закрывающимися занавесями. В этой комнате, несмотря на огонь, полные свечей канделябры и разложенные по полу медвежьи шкуры, всегда царил холод. Комната, которую занимала Эржебет, также была просторна и холодна, а свет был такой слабый, что она с трудом видела свое лицо, накладывая перед зеркалом косметику. Исторические хроники Венгрии сохранили детальную запись расходов на свадьбу Юдит Турзо, которая собрала несколько сотен гостей, живших в замке девять месяцев в ожидании рождения первого ребенка. Шумные застолья прерывались медвежьей охотой, днем проводились турниры. Соревновались в меткости стрельбы из арбалета, играли в мяч, а вечерами - в шахматы. Ничего из этого не интересовало Эржебет Батори. Иногда ранним утром она уезжала поохотиться, позавтракав теплым хлебом, который макала в горячее крепкое вино, приготовленное с сахаром, гвоздикой и корицей. Возвратившись в замок, она усаживалась перед зеркалом за столик для туалета, доставала свои богемские опалы, жемчуг и гранаты, шпильки для волос и цепочки из золотых шариков и эмали. Она еще не успела разделить свои драгоценности между детьми, только подарила кое-что Анне, старшей дочери. Фрейлины, прислуживавшие графине с особой осторожностью, приносили ей маленькие горшочки с притираниями для тела обветренного на лесном воздухе.Она подводила глаза жирной сажей из жженой скорлупы лесных орехов и натирала свои изогнутые губы красной краской. Теперь Эржебет была готова выйти в праздничный зал, где столы уже были покрыты скатертями с золотым шитьем. Турзо окидывал ее задумчивым взглядом. Возможно, перед тем как герцог женился второй раз, у них был роман, конец которому положила любовь Дьердя Турзо ко своей жене. Он обменивался с Эржебет короткими письмами на венгерском и немецком языках, приглашал ее в свой дом в Вене. Неизвестно, принимала ли она его приглашения, но зато известно, что она звала его к себе в Чейте, и он приезжал туда. Герцогу Турзо, изображенному на портретах с длинной бородой, было в то время 50 лет, но жизнь преждевременно состарила его. Сначала он был обычным человеком, склонным впадать в гнев. Став герцогом в 1609 году, он десять лет провел в битвах с турками, затем начались политические волнения, и амбиции не позволили ему остаться в стороне. Тем не менее, благородный характер заставлял его ненавидеть интриги. Он жил в Биче, но служебные дела часто призывали его в Пресбург, столицу Верхней Венгрии. Его главным помощником был секретарь, Дьердь Заводски, сын мелкопоместного дворянина из деревни Заводье, получивший, тем не менее, хорошее образование. Он постоянно был осведомлен обо всех событиях и интригах, что вместе с присущими ему наблюдательностью и благоразумием делало его незаменимым человеком для Турзо. Одним лишь взглядом он сдерживал вспыльчивого герцога, когда спор заходил слишком далеко. Именно Заводски занимался делами, связанными с замужеством Юдит Турзо, всеми расходами и покупками. Герцог желал видеть свою дочь счастливой и хотел, вся Европа видела, сколь богаты дочь Турзо и Эржебет Чобор. Она выходила замуж за Андраша Якучика, графа Урсатича и Прескача в Верхней Венгрии. 8800 флоринов было уплачено в Вене за драгоценности, ткани, платья и мебель. 20 самых известных в области поваров наняли на кухню, потому что герцог ожидал приезда именитых особ, королевских посланцев и принцев из соседних земель. Для встречи гостей был набран отряд из 400 солдат в голубой форме гайдуков Турзо. Ожидали архиепископа Калоча из Грана, шестерых гостей из Моравии и Богемии, четверых знаменитых австрийцев и пятерых дам и господ из Польши, восьмерых церковных прелатов, 36 членов парламента, представителей 13 крупных городов и 17 городов поменьше, представителей эрцгерцога Максимилиана и эрцгерцога Фердинанда. На территории, прилегающей к Биче, нужно было разместить 2600 слуг и 4300 лошадей. Принц Силезии, Йохан Кристиан, должен был прибыть лично, что было большой честью, поскольку он вел уединенную жизнь, более подобающую монаху, нежели сановнику, и светским развлечениям предпочитал изучение духовных вопросов. Он прибыл с большой свитой, позади его экипажа скакали 20 гайдуков. И был еще один гость, которого Турзо меньше всего желал бы видеть: протеже короля-католика Матиаша, кардинал Франсуа Форгач. Кардинал был давнишним недругом протестантов; политическая клика, к которой он принадлежал, желала его присутствия и постоянно замышляла заместить протестанта Турзо католиком Форгачом. Король Матиаш в то время пребывал в нерешительности. Несмотря на то, что он поручил кардиналу Форгачу осторожно выяснить причины некоторых странных событий, происходивших в Верхней Венгрии и связывавшихся с именем графини Надашди, он намеревался лично поговорить об этом деле с Турзо, потребовав от того подробного доклада. Зная о тесных семейных связях между герцогом и графиней, король опасался излишней мягкосердечности со стороны герцог, а еще раньше Турзо и сам собирался поручить Заводски выяснить, что за слухи ходят вокруг графини Эржебет. Безусловно, Форгач ненавидел ее уже хотя бы за то, что она была протестанткой, и еще потому, что поговаривали, будто она занимается колдовством. Тем не менее, во время праздника именно Эржебет удостоилась наиболее лестных комплиментов. Эржебет Чобор оказала ей почести в соответствии с ее титулом, но, очевидно, только лишь из-за титула. На самом деле все ее страшились. Что-то было в ее поведении такое, что одно ее присутствие, когда она танцевала или ела, вызывало необъяснимое неприятие, от всего существа исходило чувство такого глубокого одиночества, которое одним вдовством невозможно было объяснить. В большой общей комнате на первом этаже танцы продолжались всю ночь. Оркестр состоял из цыган и флейтистов, специально привезенных из Италии. Там были флейты, цимбалы, рожки, волынки и кобожи - венгерские гитары. Было очень холодно, кто-то все время входил и выходил, двери были почти постоянно открыты, и поэтому все гости были тепло одеты. Вино в больших кувшинах из красного фаянса ходило по кругу, горячее вино со специями разливали в кубки из серебра и золота. У каждого мужчины на поясе висел кинжал в ножнах красного бархата, а шляпы были украшены перьями ястребов. Они носили ожерелья из кованого золота, а застежки на их накидках были усыпаны сверкающими драгоценными камнями. На каждом были сапоги из тончайшей кожи, так что звук шагов был приглушен, и все же музыка, возбужденные голоса и звон бокалов производили неимоверный шум. Свадьба дочери герцога Дьердя Турзо произвела такое глубокое впечатление на летописцев того времени, что даже записи бесчисленных меню дошли до нас почти через четыре столетия. В середине длинного стола, который вместе со скамьями составлял всю меблировку зала, стояли три серебряных подноса с серебряными же тарелками. Стаканы были наполнены, но обычно никто не пил до второй перемены блюд, и дамы, несмотря на то что пользовались большой свободой, не должны были чрезмерно увлекаться крепкими венгерскими винами. Соус ели, макая в него хлеб, и рядом с каждым гостем лежала коврига, которой хватало надолго. Было модно есть быстро, так сказать, по-мужски. Для мяса нужны были сильные челюсти. Повара не жалели соли, лука, чеснока, перца и шафрана. Подавались в виде приправ также семена мака, голубая нигелия из Дамаска, шалфей. Во время пиршества певцы развлекали гостей напевами на различных языках и диалектах, но больше всего венгерскими песнями и балладами, скорее меланхоличными, чем веселыми. Слегка наклонившись вперед, Турзо поглядывал на величественную Эржебет, сидевшую за столом тремя местами ниже него, и если он и выглядел задумчивым в такие мгновения, то лишь потому, что опасался необходимости в скором времени изменить свое отношение к ней. В ее неизменно прекрасном лице он пытался разглядеть предательские знаки вампиризма, о котором глухо шептались все вокруг. Никаких проявлений жестокости в поведении Эржебет он не замечал, но и мягкости ей недоставало. Никогда на лице ее не было тени улыбки или веселья, и всем была известна ее надменность. У нее были дети, но все они были далеко от нее. Она могла бы жить со своей родней, Миклоин Зриньи и Анной, или взять к себе в Чейте сына Пала, которому едва исполнилось десять лет, но жила одна, окруженная внушавшей чувства ужаса прислугой. Когда герцог спрашивал кого-нибудь об этом, никто не отвечал ему, кроме родственников, уклончиво говоривших о ее болезни, испокон веку поражавшей род Батори Делавшей ее отчужденной. И герцог, в прошлом, несомненно, имевший особые причины для внимания к ней, теперь колебался перед грозной смесью наследственного безумия и дьявольского вмешательства; он спрашивал себя, не есть ли все это, в конце концов лишь преувеличенные злыми деревенскими языками проявления тяжелого характера и женских капризов? Конечно, герцог не мог знать, что если на протяжении недель Эржебет выглядела спокойной и даже раскованной, то это означало, что мысли ее были заняты воспоминаниями об ужасных подробностях своих недавних преступлений, а в темных глубинах ее души зрели новые планы, еще более жестокие. Вплоть до последнего времени перед отъездом в Биче она применяла к своим жертвам иглы, ножи, хлысты и докрасна раскаленные кочерги. Обмазывала обнаженных девушек медом и, со связанными за спиной руками, приказывала увести в лес, и там в дневную жару они становились добычей ос и муравьев, прежде чем ночью их пожирали дикие звери. Когда девушки из горных деревень, сильные физически и обладавшие крепкими нервами, все же падали в обморок во время истязаний, она приказывала Дорко поджечь свернутую промасленную бумагу между их ног, чтобы, как она выражалась, «разбудить их». Но сейчас стояла студеная морозная зима, и она замирала в предвкушении удовольствия отдать свои жертвы во власть мрачной силы снега и льда. И вот, сидя за пиршественным столом, она мысленно в деталях перебирала последний случай. Это произошло несколько недель назад. Эржебет ехала в Биче на свадьбу Юдит Турзо по главной дороге, где снег не был так глубок, и сновавшие маленькие зверьки хотя и были уже покрыты шерстью цвета слоновой кости, но все еще носили на себе следы бурой краски поздней осени. Внутри кареты, устланной медвежьими шкурами и меховыми покрывалами, было тепло. Укутанная шкурами куниц, как распушившийся по случаю зимы роскошный зверь, Эржебет дремала. Ее очень удручала необходимость ехать на свадьбу только потому, что это было ее родственной обязанностью, по целым неделям вести жизнь почетного гостя, никогда не оставаясь одной, находясь в окружении незнакомых слуг, которые в любую минуту могли войти в ее комнату. Не говоря уже о самой хозяйке, которая всюду могла ходить беспрепятственно. Утомленная тряской путешествия в Биче, она была так раздражена, что ощущала приближение знакомых ей странных и пугающих симптомов, которые в семье Батори всегда возникали в случае противоречия их желаниям или перед приступами гнева. Без всякой причины она велела разыскать и привести к ней одну из молодых служанок, сопровождавших ее в дороге, даже припомнила имя девушки. В полубредовом состоянии перед ее глазами проходила вереница лиц молодых деревенских девушек, тех, кого она отмечала про себя, пока они отчитывались об уборке в комнатах или в саду. Более того, при ней постоянно был список их имен. Итак, немедленно именно эта, и никакая другая, должна была стать сегодня жертвой. Девушка явилась в слезах. Ее втолкнули в карету прямо перед графиней, которая сейчас же набросилась на нее и принялась ее яростно кусать и щипать всюду, куда только могла дотянуться. Как обычно бывало прежде и как часто происходило потом, когда графиня предавалась своему садистскому распутству, она и на этот раз впала в порочный экстаз, которого так сильно жаждала. Пока ее спутники толпились вокруг кареты хозяйки, которая все еще была не в себе, крестьянская девушка бесшумно выскользнула на мягкий снег из ужасной, скрывающей вампира повозки, и она унеслась прочь, сливаясь с горизонтом, уже серым в этот короткий зимний день. И так она останется там, пока не спустится ночь, и в привычных ей сумерках будет прикладывать к своим ужасным ранам снег и прислушиваться к леденящим душу крикам рыскающих в ночном лесу хищников. Но темная масса удалявшейся по дороге кареты, внезапно замедлила движение. Клубы мрака заколыхались, и вдруг ярко вспыхнули факелы. Молодая крестьянка вскочила на ноги и прямиком по полю побежала прочь. Скоро ее догнали, снова втащили в карету, где уже поджидали Дорко и Йо Илона. Дорко прикрикнула на служанку, но графиня, склонившись вперед, что-то коротко шепнула ей на ухо. Когда уже подъезжали к замку в Илаве, слуги отправились к замерзшей канаве, ощетинившейся по краям сухим камышом, чтобы набрать воды из-подо льда. Йо Илона сорвала с молодой служанки одежду, и теперь обнаженная девушка стояла на снегу в кругу света факелов. На нее стали лить воду, которая тут же замерзала. Эржебет оставалась в карете и смотрела на зрелище через открытую дверь. Из последних сил девушка попыталась вырваться, податься поближе к теплу факелов, но тут на нее снова вылили воду. Она не могла даже упасть и стояла, окаменев, как сталагмит, и сквозь лед были видны застывшие в беззвучном крике синие губы. Ее похоронили в поле, на обочине дороги. Труп зарыли неглубоко в землю, под корнями диких тюльпанов и голубых гиацинтов, которые зацветут поздней весной. В планы Эржебет не входило повторять подобные экзекуции за Илавой, где они были уже слишком близко от Биче, а во владениях Турзо она не собиралась выставлять свои кровавые развлечения на общее обозрение. Девушка, убитая под Илавой, не была единственной, умерщвленной таким способом. Впоследствии эту изощренную пытку Эржебет каждую зиму повторяла в обледенелых купальнях и во дворах замков, принадлежащих Батори, в Лека, стоявшем высоко на горных склонах, в Керечуре, в Чейте. Потому-то и смотрел Турзо с таким пристальным вниманием на свою прекрасную кузину, невозмутимо восседавшую за праздничным столом. Ведь слухи о произошедшем у Илавы, по дороге в Бичевар, распространились среди соседей со скоростью лесного пожара. Мажордом Эржебет Бенедик Дезео был надежен, как вся дьявольская троица. Но слуги графини, каждый день пьянствовавшие под лестницей вместе с прислугой Биче, плели самые жуткие истории, чтобы скоротать долгие зимние вечера. Это происходило каждую ночь, когда Йо Илона и Дорко были заняты приготовлениями госпожи ко сну. Так вокруг Эржебет Батори стягивалось невидимое кольцо ужаса. По возвращении графини в замок в Верхней Венгрии соседние деревни одна за другой отказывались предоставлять девушек для ее свиты. Не помогали уже те надежные уловки, на которые обычно шли Дорко и Йо Илона. Их проклятое везение отвернулось от них. Напрасно сулили они новую одежду, тщетно расхваливали выпадавшую на долю девушек честь состоять при такой знатной семье. Стало ясно, что пора начинать поиски в областях, еще не уплативших свою страшную дань, и в таких отдаленных краях, откуда бы девушки добирались целый месяц. Теперь старухи уже не отваживались дважды заезжать в одну и ту же деревню. Слухи бежали впереди них. Говорили уже, что графиня ухитрялась совершать убийства даже в тех домах, куда ее приглашали в гости. Эржебет была полностью поглощена своей страшной охотой. Она, подчиняясь своей привычке к немедленному исполнению желаний, и теперь требовала, чтобы в трех или четырех замках, состоявших в ее владении, постоянно было бы наготове по нескольку девушек. Для поиска «служанок» наняли множество женщин самого разного возраста. Занимавшиеся этим делом Отваш и Барзоня, например, знали все. А было ли известно остальным женщинам, например жене пекаря Чабо, какая страшная участь ожидала молодых крестьянок? Они завидовали новой накидке и юбке своей товарки, полученным за очередную жертву, направленную в замок. Некоторые из девушек видели графиню только издалека, во дворе, когда она отправлялась на охоту, они оставались служить в кухне или прачечной, пока не приходил день, когда их вызывали в комнату графини. По какому жребию выбирала она их имена из своего длинного списка? Это осталось тайной, но известно, что наружная привлекательность имела для нее большое значение. Когда во время их путешествий хозяйка выделяла среди других ту или иную девушку, Йо Илона обычно делала все возможное, чтобы уговорить ее оставить свою деревню и присоединиться к ним. Она даже отправлялась в деревни чтобы уговорить матерей отпустить девушек в услужение к графине. Как-то раз это произошло в доме Каты Надашди. В тот день Илона вернулась, победно ведя за собой целую компанию здоровых и легкомысленных девушек из Егера, готовых отправиться в Чейте. После того как умер граф Ференц Надашди, дьявольские силы полностью одержали верх над сознанием и душой его вдовы. Нередко ночами она уходила в лесную чащу и выла там на луну, а когда возвращалась обратно, неизменно сопровождаемая своими верными черными кошками, надевала на голову корону из черных и серебряных листьев шалфея и белены и танцевала со своей тенью, вызывая в воображении образ древнего божества. Никто не знал об Эржебет всего. Она была «лесной ведьмой». По соседству с Шарваром в то время жила старая колдунья, которая часто наблюдала за тем, как графиня скачет верхом, вытаптывая крестьянские посевы. Ее звали Анна, но, по никому не ведомой причине, она называла себя Дарвуля. Эта желчная и совершенно бессердечная старуха была настоящим исчадием ада. У этого кладезя колдовских познаний и набиралась графиня своей дьявольской силы, навсегда повенчавшись со всем тем, что было ядовитым и смертельным. Благодаря Дарвуле ее безумие принесло вскоре спелые плоды. Дарвуля добилась этого посредством колдовства, заботливо очищая с помощью самых низких средств избранный ею для графини путь от препятствий, опасаясь, что у Эржебет не хватит сил преодолеть их. В подвальной комнате, похожей на склеп, Дарвуля терпеливо чертила тайные знаки, подсказанные ей колдовским чутьем. Зачарованная Эржебет смотрела, как, пробуждая силы зла, колдунья творит перед ней свое собственное волшебство, и это было единственное таинство, к которому она хотела бы причастится. С появлением Дарвули в замке окончательно воцарилась атмосфера бесконечных слез и страданий. Как-то раз Каталина, а может быть, и Йо Илона внезапно почувствовала жалость к узницам, запертых в клетки в ожидании своей участи, и покормила их. Приболевшая в тот день графиня узнала через Дарвулю об этом и вызвала виновную к себе в спальню, где та на себе испытала укус чудовища. Пастор из Чейте Поникенус, не отличавшийся большой смелостью, смертельно боялся Дарвулю и особенно ее черных котов. Черная кошка, перебежавшая дорогу, считалась плохой приметой. Между тем замок был переполнен этими тварями, и, увидав, как они во все стороны снуют перед ним на лестнице, пастор пугался до умопомрачения и позже на суде свидетельствовал, что они не раз кусали его за ноги. Для крестьян Верхней Венгрии было обычным надрываться на работе, уподобляясь тягловому скоту. Они носили в деревянных бадьях воду из реки высоко на холм, в замок, чистили дворы и пропалывали клумбы с фиалками и розовыми кустами, ухаживали за обвивавшим стены диким виноградом, зеленоватые соцветия которого наполняли воздух тяжелым ароматом, стирали многочисленные скатерти и постельное белье. Из этих людей, живших хуже деревенской скотины, грубых дома, но боязливых в замке, способных руками удержать волка, но падавших ниц при виде графини, она истребила не менее шести с половиной сотен. Излишне упоминать о том, что, нанимаясь на службу в замок, никто из них заранее не мог предположить, какие страшные наказания будут нести они даже за самые небольшие проступки. Они поступали, как кошки или сороки, не упуская случая стащить все, что плохо лежит или выглядит съедобным. Они не придавали значения тому, что болтали о многих вещах. Между тем обо всем этом без промедления доносилось Дорко и Йо Илоне. Если Эржебет была в хорошем настроении и мирно дремала на воздухе, хмельном от запаха фиолетовых лилий, специально привезенных с горных клонов для украшения ее спальни, то все проходило гладко: Дорко всего лишь срывала с провинившейся одежду, и та под пристальным взглядом графини продолжала работать обнаженной, пунцовой от стыда либо в таком виде стояла в углу. В своем неведении о настоящих страшных забавах графини они должны были бы предпочитать всем остальным наказаниям, о которых им пока еще ничего не было известно, эти, почитаемые ими за самые неприличные и позорные. Но если у Эржебет выдавался тяжелый день или она была чем-то раздражена, то как же плохо приходилось какой-нибудь девушке, стащившей пару монет! Йо Илона разжимала ей пальцы рук и держала их так, а Дорко или сама графиня щипцами доставали из пламени камина раскаленную докрасна монету и клали ее в раскрытую ладонь девушки. Если вдруг обнаруживалось плохо выглаженное белье, то в дело шел нагретый утюг, который Эржебет собственноручно прижимала к лицу нерадивой прачки. Был случай, когда Дорко обеими руками насильно открыла рот девушки, а графиня сунула конец утюга прямо в горло несчастной жертвы. Если в такой черный день какая-нибудь неосторожная девушка, занятая шитьем, произносила несколько слов, Эржебет тут же бралась за иголку и накрепко зашивала болтушке рот.
|
| |
| |
| Дина | Дата: Понедельник, 11.02.2013, 22:35 | Сообщение # 6 |
|
Ведьмочка
Группа: Проверенный
Сообщений: 1305
| В XVI веке воды и горячие грязи Пиштяна уже были известны своими целебными свойствами. Здесь среди многих других можно было увидеть и Эржебет Батори. Отправляясь сюда, она брала с собой свою обычную, тщательно подобранную компанию, с помощью которой собиралась скрасить монотонность процедур. Здесь, посреди заросшей по обеим сторонам лесом долины, на берегу реки Ваг стоял ее замок, и жилось в нем весьма комфортно. Каждое утро элегантная компания по мосту в бричках перебиралась на противоположный берег, где рядом с бившими струями горячих источников, на лужайке рядом с лесом выстраивались в ряд красные и зеленые тенты графини и ее приближенных. Защищенная зонтиком от ярких солнечных бликов на воде, Эржебет, желавшая сохранить фигуру, погружала тело в целебную грязь, укрываясь от посторонних взглядов плотными занавесками. Так же как и остальные дамы и господа, чья кровь была испорчена обильными возлияниями за праздничным столом, она приезжала сюда в поисках облегчения от досаждавших ей болезненных приступов подагры и ревматизма, но не только за этим. Первой ее заботой было сохранить красоту лица и тела. Вероятно, именно благодаря грязям Пиштяна ей удалось избежать предательских признаков старения появления которых она боялась больше всего. В Чейтё она, страдая, прикладывала припарки из ядовитых листьев; но сюда она приехала в поисках тепла, чтобы погрузиться в мягкую, прогретую солнечными лучами грязь. Она обычно оставалась там безмолвная и недвижимая, всеми порами кожи стараясь впитать тайные силы, рожденные при гниении корней в черной земле удобренной плесенью и мертвой растительностью. Старшая дочь Эржебет Анна, решив, что ей тоже будут полезны воды Пиштяна, объявила, что скоро приедет вместе с мужем, Миклошем Зриньи, так как в Венгрии обычно женатые пары были неразлучны. Эржебет Батори была слишком занята, чтобы думать о детях, и только в ее отношении к младшей дочери Кате можно было усмотреть некоторую материнскую привязанность. Несмотря на это, она не могла не заверить Анну и Миклоша, что будет рада их видеть. Тем не менее, она была раздражена предстоящим визитом. От членов этой семьи всегда можно было ожидать неожиданного появления в самый неподходящий момент. Предвкушая фантазии, которые не могли не возбудить в ней пары серных источников, она позаботилась о том, чтобы ее сопровождали Дорко и несколько тщательно отобранных девушек, хлопотавших сейчас вокруг нее, исполняя свои ежедневные обязанности. Как только Эржебет получила известие об отбытии в Пиштян дочери и зятя, она собрала всю эту шумную и довольно подозрительную компанию и под надзором Дорко отправила в потайную часть замка, приказав верной надсмотрщице наказать девушек, потому что была в ярости от вторжения дочери в свои планы. Затем решила как следует заняться своей внешностью и провела несколько дней в заботах о лице и фигуре, кроме этого ни о чем больше не думая. Определенно, Анна и ее муж чувствовали себя неловко в этой атмосфере; особенно это касалось Миклоша, который не мог понять образа мыслей и жизни своей теши, ее привычки злоупотреблять косметикой и такого пугающего, мрачного блеска, остававшегося в ее глазах, несмотря на возраст и вдовство. А когда Анна пыталась говорить с ним об этих вещах, он лишь молчал в ответ. Ванны, обеды и танцы между тем шли своим чередом. Лечебные процедуры были слишком утомительны, чтобы еще выезжать на охоту, и после обеда, когда на замок опускалась горячая полуденная тишина, все подолгу отдыхали в своих спальнях. А тем временем внизу, в подземелье, куда никто, кроме своих, не мог проникнуть, за толстыми стенами несколько молодых служанок плакали от голода. Вот уже восемь дней Дорко не кормила их, и в придачу к этому каждую ночь их вытаскивали наружу и подолгу держали в ледяной воде. Скоро умерла первая из них; остальные остекленевшими глазами смотрели через решетку узкого окна, как пышные подсолнухи в саду качают своими головами, полными семян, и их привкус, пусть даже горьковатый, мучил воображение несчастных девушек. Они уже не были способны самостоятельно передвигаться. Из узкой комнаты, в которой они лежали сбившись в кучу, они могли слышать беззаботные голоса, доносящиеся из полей и садов, и приглушенные, неясные звуки музыки и танцев в другой части замка. Первых умерших Дорко спрятала под кроватью в одной из спален и закрыла их шкурами. Тем не менее, держа это в тайне, старалась делать так, чтобы видели, как она носит туда пищу, будто пленницы еще живы. Но вскоре запах разложения сделался невыносимым, и Дорко с трудом удалось убедить графиню закопать тела. Когда пришло время покидать замок и возвращаться в Чейте, Эржебет послала за девушками, но выжившие слишком слабы, чтобы идти. Она очень рассердилась и отругала Дорко за то, что та превысила свои полномочия. Неужели ей придется уезжать без их сопровождения и по дороге домой скучать до слез? Тогда наименее слабую из девушек все-таки затащили в карету графини, она умерла по дороге. Об остальных никто не беспокоился; их оставили умирать под присмотром Дорко, и последующие несколько дней стали самыми неприятными в ее жизни. Некоторые тела она бросила в канал, окружавший замок. Трупы всплыли на поверхность, их пришлось вылавливать и искать более подходящее укрытие. Дорко решила спрятать их на маленьком клочке земли, где она уговорила кого-то из слуг их захоронить. Но длинноносая гончая Миклоша Зриньи разрыла их однажды во время прогулки с хозяином и прибежала к нему, неся в зубах гниющие части трупов. В тот раз он решил промолчать, но с этого дня смотрел на свою тещу с нескрываемым ужасом, ибо факты, в которых он прежде только подозревал графиню, теперь уже не подлежали сомнению. Открытие, сделанное собакой, потрясло и лакеев, да так, что они наотрез отказались помогать Дорко. Теперь и она не осмеливалась закапывать тела, пока в доме были гости. Она облила известью те трупы, которые еще оставались на чердаке и издавали такой сильный запах, что слуги не решались приближаться к этой части замка. Оставшись в одиночестве, Дорко пять ночей провела в саду, копая могилы, и возвращалась, принося один за другим зловещие свертки. Покончив с этим, она отправилась в Чейте, проклиная смерть и широко шагая на освежающем осеннем воздухе, помогавшем ей избавиться от запаха, которым она пропиталась насквозь. Как большинству вдов, Эржебет приходилось рассчитывать в основном на себя, и ее собственное благополучие, как и благополучие ее детей, сохранность замков и других владений зависели только от нее самой. Венгрия взбунтовалась в октябре 1605-го. Бокшай восстал против императора. Предлогом послужила старая вражда между католиками и протестантами. Вся Трансильвания встала под его знамена. Остатки войск и гайдуки перешли на его сторону, когда Бокшай объявил себя князем и правителем Трансильвании - вместо семьи Батори. Надо заметить, что турки подлили масла в огонь, подкупив гайдуков и склонив их к мятежу против императора. Вену охватило пламя. Нойштадт был окружен. Пресбург оказался в большой опасности. Эржебет Батори сильно надеялась на обещания Турзо защитить ее замки в Шарваре и Чейте, находившиеся в опасной близости от Нойштадта и Пресбурга. Ведь одно ее имя вызывало ненависть у восставших: венгры слишком хорошо помнили об ужасах того времени, когда страной правили ее кузен Сигизмунд и дядя Андраш. Теперь Эржебет, как и остальным венгерским феодалам, попрятавшимся в своих замках, тогда как их соотечественники сражались против австрийцев, предстояло самим позаботиться об укреплении замков и усилении их гарнизонов. Эржебет надеялась, что герцог Турзо успеет предупредить ее в случае возникновения крайней ситуации, тот самый Турзо, которого позднее, в конце 1609-го, 150 членов парламента изберут пфальцграфом Венгрии. Однако, полагаясь только на него, она не могла чувствовать себя по-настоящему защищенной. И Эржебет часто, на превосходной латыни, писала письма во Францию министрам императора, прося денег и покровительства. В письмах как бы подразумевалось, что к ней, слабой женщине, измученной невзгодами и вдовством, вряд ли смогут отнестись без внимания. Жизнь Эржебет в Чейте была полна сложностей. Хотя феодалы по-прежнему владели своими крестьянами и теми ремесленниками, которые составляли часть «имущества», в их владениях уже стали появляться свободные жители - торговцы и ремесленники, которые подчинялись мэрам и их советникам - «сельским старостам». Хотя Чейте был небольшим населенным пунктом, он имел статус «свободного города», что давало все установленные для города привилегии. Поэтому Эржебет не могла делать там все, что ей хотелось. Например, она не смогла бы поставить на центральной площади виселицу и вздернуть на ней преступника, что послужило бы примером остальным, это противоречило бы гражданскому сознанию и доброму имени деревни. Местные же члены совета имели право изучать все инциденты и в случае несогласия выражать протест. Тогда ей бы пришлось обратиться к властям в Пресбурге, и, если бы поднялось восстание, для восстановления порядка власти отправили бы три сотни солдат королевской армии. А они бы разграбили город, набив свои карманы и пополнив королевскую казну. Именно поэтому Эржебет предпочла замкнуться в гордом одиночестве в стенах своего замка, где все было в ее власти. Ее великолепие - приемы, меха, драгоценности - стоило дорого. К тому же после смерти мужа часть дохода от поместья необходимо было делить между детьми, оставляя львиную долю для наследника Пала Надашди, за чем бдительно следил его опекун. Эржебет вечно не хватало денег: все, что поступало из-за границы, стоило очень дорого. И особенно дорогими были вещи, привлекавшие ее, привыкшую жить в обществе людей с изысканными вкусами, для которых синонимом прекрасного служило необычайное. Даже внутри страны меха выделывались специально приглашенными из Италии мастерами, и конечно же у людей знатного происхождения драгоценности должны были быть из Парижа, шелк - из Лиона, а бархат - из Венеции или Генуи. В ведении домашнего хозяйства феодалы оставались типичными венграми: консервативными и медлительными; хозяйство заботило их в последнюю очередь. О комфорте никто не думал, венгерские дамы и господа просто не замечали, жестких деревянных табуретов и зимних холодов. Два камина в замке не могли победить вечную промозглость, даже обогреть одну комнату. Однако предметы роскоши - совсем другое дело. Благородные венгерские дамы купались в привозных жемчугах. А в своей слабо освещенной, плохо отапливаемой комнате, обстановка которой понравилась бы разве что человеку со вкусом варвара, посреди беспорядка Эржебет прохаживалась перед испанскими зеркалами, нависающими над дубовыми столами. На туалетном столике перед ней выстроились маленькие, обтянутые парчой кувшины, в которых содержались настои, приготовленные Дарвулей из растений, купленных у местного травника. Итак, Эржебет Батори крайне нуждалась в деньгах. Уже несколько раз она обращалась за помощью к первому министру. Наконец, ничего не добившись, несмотря на настойчивость, она решилась на единственный шаг, к которому ее подталкивали сложившиеся обстоятельства: начала продавать те многочисленные замки, которыми владела лично. Однако вскоре оказалось, что потеря доходов от них достаточно весома. И вот, чтобы привлечь удачу, сделать свою красоту, поддержание которой стоило больших денег, еще более неотразимой, Эржебет обратилась к магии. В том же году, когда умер Ференц Надащци, Дарвуля сильнее приобщила Эржебет к жестоким радостям, научила наслаждаться зрелищем человеческой смерти, помогая постигнуть тайный смысл этого наслаждения. Раньше графиня, получавшая удовольствие от мучений своих слуг, просто жестоко наказывала их за мельчайшие провинности и упущения. Однако теперь кровь лилась во имя крови, и смерть вершилась во имя смерти. Дарвуля спускалась в подвал и отбирала девушек, казавшихся ей наиболее здоровыми и крепкими. С помощью Дорко она тащила их наверх по ступеням и плохо освещенным переходам, ведущим в прачечную, где хозяйка уже ждала, сидя как изваяние на высоком резном стуле. Девушки были полуобнажены, с распущенными волосами. Все - прекрасны и не старше 18 лет, а некоторым не было по 12. Дарвуля требовала, чтобы они были совсем юными и невинными, иначе их кровь не будет иметь магической силы. Дорко вместе с Илоной крепко скручивали им руки и хлестали гибкими прутьями из молодого ясеня, оставлявшими на теле глубокие раны. Иногда она сама занималась этим. Когда набухшие кровью рубцы покрывали все тело девушки, Дорко полосовала их бритвой. Кровь текла рекой. Белые рукава Эржебет покрывались алыми пятнами, и, когда все платье приобретало цвет крови, графиня шла переодеваться. Стены и своды были забрызганы кровью. Наконец при появлении признаков близкой смерти жертвы Дорко вскрывала девушке острой бритвой вены, и последняя кровь вытекала из них. Если графиня уставала от криков и стонов терзаемых жертв, она повелевала заткнуть им рты. Картина смерти человека не столько пугала, сколько удивляла Эржебет: она разглядывала труп, как будто не вполне понимая, что произошло. Но такое состояние проходило быстро. Дальше ее уже интересовало, как долго могут продолжаться смертные муки, и с этим приходило сексуальное удовольствие, удовольствие некромана. Упиваясь собственной безнаказанностью в глубоких подвалах Чейте, она полностью отдавалась этой кровавой феерии, освещаемой дрожащим пламенем факелов, что добавляло зрелищности всем этапам безумного ритуала. Ее охватывало чувство счастья. Последний шаг к безумию был сделан. Эржебет была не в состоянии осознавать происходящее, иначе как бы она могла осуществлять подобное. Что касается Дарвули, колдуньи, все происходящее для нее было просто игрой. Она играла потому, что настоящие ведьмы остаются колдуньями на протяжении веков, они вне времени. Она знала, что никто не может отобрать умение управлять силами, которыми она управляла, и вся жизнь создана ими. Подобно верующим, которые, умирая, вверяют себя Господу, ведьмы отдавались естественному течению вещей, куда - они не пытались узнать. Какое значение имело, где развеют их пепел и где они будут после смерти... но куда же они могли попасть еще, кроме как в место вечного возвращения, великий космический источник всего сущего? Ведьмы не желали спасения в царстве чистоты. Они боялись ее, чистота означала их собственную смерть, они желали всего лишь проникнуть в суть вещей, овладеть ими и сформировать до того, как они войдут в людей как нечто неизменное. Для Эржебет и Дарвули в Чейте путь был свободен. Провинция была удаленной, обитатели суеверными и апатичными. Графиня могла делать здесь абсолютно все, что же касается Дарвули, то каждый боялся, что она заколдует всю семью, поля и скот из-за малейшего недовольства. Эти люди во всем видели проявление мистического; в сущности, они не были ни в чем уверены. Необходимость избавляться от тел была постоянным ночным кошмаром для Каталины. Но Йо Илона и таинственная старая карга Дарвуля, всегда молчавшая, к этому давно привыкли и хоронили, не задавая вопросов. Вначале погребение происходило как обычно через церковь. Тела приводили в порядок, обмывали, одевали и оставляли в замке до приезда родственников, чтобы они могли попрощаться с усопшими. Им давались какие-то правдоподобные объяснения и устраивались поминки. Но однажды в замок совсем неожиданно приехала мать повидать свою дочь. Эту юную девушку убили два дня назад, пришлось тотчас найти подходящее место и спрятать тело, поскольку оно было сильно обезображено. Кто-то произнес: «Она умерла», но мать продолжала настаивать на своем желании увидеть хотя бы тело. Но оно было настолько страшно, что люди в замке отказали несчастной и в этом, поспешив похоронить его. Мать ничего не сказала, поскольку была сильно напугана происходящим, но ее бросили в подземелье, так как при судебном разбирательстве она была бы опасна. И вот все больше и больше убитых служанок наскоро забрасывались землей в полях и садах. После приезда Дарвули мгновенно разнесся слух, что графиня, чтобы сохранить свою красоту, принимает изо дня в день ванны из человеческой крови. В 1608 году австрийский эрцгерцог Рудольф II, правивший с 1576 года Венгрией и Богемией, отрекся от престола в пользу своего брата Матиаша и окончательно вернулся в Прагу. По своему характеру король Матиаш был полной противоположностью своим предшественникам. Во время правления ревностных католиков Максимиилиана Рудольфа венгерских дворян постоянно подвергали преследованиям и обвиняли в предательстве, почти все они воспринимали власть Габсбургов лишь как меньшее зло по сравнению с гнетом турок и ненавидели первых почти так же сильно, как и вторых, преданно служа одной только Венгрии. Габсбурги, пропитанные испанским фанатизмом, с трудом терпели то, что почти все представители венгерского дворянства были протестантами. В конце XVI века члены семьи Батори были исключением из общего правила: Сигизмунд из Трансильвании был последовательным представителем католичества. Вступив на престол, первое, что сделал Матиаш после коронации, - даровал крестьянам большую свободу вероисповедания. По сравнению со своими предшественниками Матиаш был настроен достаточно прогрессивно и не был склонен к оккультизму. Для него моральным обязательством являлась борьба с дьяволом, как бы он ни назывался. Теперь не так легко стало получить прощение за сношение с сатанинской силой. Подобные действия он расценивал как угрозу собственному авторитету и искоренял их беспощадно, как только сталкивался с ними. Если бы судебное разбирательство состоялось за несколько лет до этого, то Эржебет Батори представляла бы себя сама во дворце императора Рудольфа, ее дальнего родственника (ее кузен Сигизмунд был женат на австрийке Марии-Христиане). Но сначала она отправилась бы в Пресбург, где тогда жил император, окруженный астрологами и погруженный в свои магические книги. Она бы говорила с ним своим тягучим голосом и пристально смотрела бы ему в глаза своим тяжелым взглядом. И постаралась бы, чтобы император заметил пергамент, на котором были записаны искупительные заклинания, составленные Дарвулей. Этого было бы достаточно, чтобы смягчить Рудольфа, и наказанием для нее был бы временный домашний арест и клятва заниматься в будущем только безопасным колдовством. Но это время миновало, и такие тайные средства улаживания конфликтов были невозможны. Эржебет зашла уже слишком далеко, чтобы отступать, она была неотделима теперь от своих преступлений. Повсюду, кроме Чейте, она ощущала угрозу. Она чувствовала - время начинает обретать над ней свою власть, и ее молодость и красота находятся в опасности Стоит ли ей употребить все силы, чтобы предупредить старение? Следует ли ей для этого полностью объединиться со злом? Дарвуля всецело полагалась на кровавые ванны. Этот огонь, поддерживаемый жизнями других, заставлял отступать старение. Она была недостаточно образованна, чтобы вспомнить пример римского императора Тиберия и его кровавые ванны или пляшущих пифий, покрытых кровью. Но она знала и не без оснований повторяла, что, погружаясь в кровь, Эржебет будет неуязвимой и сохранит свою красоту. Итак, был вынесен громадный коричневый котел; приготовлены три или четыре цветущие девушки, которых кормили тем, что они хотели, а их место уже заняли четыре других. В следующий раз им предстояло разделить ту же участь. Не тратя ни секунды, Дарвуля крепко скрутила руки девушкам и вскрыла им артерии и вены. Кровь полилась. И когда обескровленные девушки бились на полу в предсмертной агонии, Дорко выливала кровь на графиню, возвышавшуюся как мраморное изваяние. Возможность нанести визит в замок Долна-Крупа, к герцогу Брауншвейгскому, послужила Эржебет непредвиденным развлечением. Ее слуги, всегда искавшие повод услужить суровой хозяйке, вернулись с интересными новостями из гостиницы «Три зеленых листка», которая находилась неподалеку от замка. Герцог Брауншвейгский, живший неподалеку, был влюблен во всевозможные механизмы. Особенно в модные в те времена механические приспособления, за работой которых нравилось наблюдать и Рудольфу Габсбургскому, со множеством зубчатых колесиков, цепляющихся друг за друга, обвешанных противовесами и производящих ужасающий шум. Подлинным увлечением герцога были часы, которых у него было множество, равным образом немецких. Он пригласил из Германии мастера, чтобы тот изготовил огромный часовой механизм с различными фигурками и мелодией. Тот работал в замке более двух лет, а затем был назначен присматривать за этим сложным механизмом до конца своих дней. Часы были достопримечательностью Долна-Крупы. Отовсюду стекались люди, чтобы полюбоваться ими. И среди прочего дворянства - Эржебет. Может быть, именно тогда она разговаривала с часовщиком о своей навязчивой идее - «железной деве» Нюрнберга - знаменитом орудии пыток, о котором он конечно же был наслышан? Вполне естественно, что ей пришла в голову мысль обладать подобным механизмом, «живым», но бездушным - просто машиной. Железная клетка, подвешенная под сводами ее венских подвалов, к этому времени уже совершенно устарела. Именно в Германии, возможно с помощью часовщика из Долна-Крупы, Эржебет заказала «железную деву». Этот идол был установлен в подземном зале Чейте. Когда в нем не было необходимости, он лежал в дубовом сундуке, бережно упакованный. Рядом с сундуком был установлен массивный пьедестал, на котором можно было бы прочно установить зловещую женскую фигуру, сделанную из железа и выкрашенную в телесный цвет. Она была совершенно обнажена, разрисована с соблюдением реалистических физиологических форм и смотрелась как привлекательная женщина. С помощью часового механизма ее губы изгибались в подобии жестокой улыбки, обнажая человеческие зубы, а глаза открывались. Вдоль ее спины спадала волна густых волос, видимо принадлежавших ранее девушке, которую Эржебет специально искала. Несмотря на то, что почти у всех девушек в округе были черные волосы, Эржебет умудрилась найти платиновую блондинку. Может быть, эти длинные пепельные волосы принадлежали прекрасной славянке, которая попросилась в служанки к графине и была принесена ей в жертву. Шея «железной девы» была обвита ожерельем из драгоценных камней. И при прикосновении к одному из них срабатывал часовой механизм. Раздавался лязг, потом приходили в движение руки, которые грубо хватали любого, кто оказывался в пределах досягаемости. Ничто уже не могло разорвать эти объятия. Из груди «девы» выдвигались пять острых мечей, безжалостно вонзавшихся в тело девушки, попавшей в смертельное объятие, голова девушки запрокидывалась, и волосы падали ей на спину, подобно волосам ее «железной» мучительницы. При нажатии на другой камень объятия ослабевали, улыбка исчезала, глаза закрывались, как будто «железная дева» внезапно засыпала. По одной из версий, кровь заколотой девушки стекала в желоб, соединенный с нагретой ванной. Более вероятно, что ее собирали в огромный чан, откуда потом выливали на сидящую в кресле графиню. Вскоре Эржебет устала и от этих развлечений и перестала присутствовать при ритуале. К тому же сложный часовой механизм быстро заржавел и сломался, и никто не мог его починить. После этого сложного ритуального способа убийства последовали менее изощренные и более разнообразные пытки. Позже судьи во время процесса - и король Матиаш в своих письмах - указывали как на отягчающее обстоятельство на то, что все эти преступления были совершены над «лицами женского пола». Непостижимая глубина извращенности этой женщины поразила их. В Майаве, крошечной горной деревеньке, жила лесная колдунья Майорова. После смерти Дарвули не осталось ни одного человека, с кем Эржебет могла бы советоваться, разве что с этим карликом-идиотом Фицко да еще с Йо Илоной и Дорко, хорошо известными своим злобным нравом, с Катой, которая в пыточную только затем, чтобы убирать да с этими дьявольскими черными кошками на всех лестницах. Эрже Майоровой пришлось занять место Дарвули. Она не только приготовляла зелья, предсказывала будущее сентиментальным девушкам и лечила жен крестьян; местная знать тоже прибегала к ее услугам. Она стала своей в доме Эржебет. Говорили, что она заключила сделку с дьяволом. Она отлично разбиралась в ядовитых травах, знала, как заколдовать людей и как навлечь проклятье на скот. О ней ходили темные слухи. Тем не менее, к ней частенько приходили девушки из окрестных замков, так как, по слухам, она владела секретными рецептами ванн из настоев растений, которые залечивали оспины и ожоги. Майорова тоже иногда приводила девушек в замок. Раньше, когда кто-то досаждал Эржебет, она наказывала Дарвуле испечь какой-нибудь из своих знаменитых пирогов. Дарвуля тут же принималась за поиски подходящего яда. Однажды пастор Поникенус получил такой пирог, но ему было известно, какие чувства питает к нему графиня - и не мудрено, ведь он знал о ней достаточно много, - и бросил пирог собаке, которая вскоре сдохла. Для приготовления ядов ведьма использовала ядовитые растения - паслены, болиголов, аконит, собранные на горных склонах. Теперь все это проделывала Майорова. Однажды вечером, в разговоре с Эржебет, которая все сожалела по поводу увядания своей красоты, Майорова заметила, что знает, почему кровяные ванны не дают желаемого результата. В самом деле, графиня явно начинала стареть. «Ты лгала мне! - кричала она ведьме. - Ты никуда не годишься! Твои советы не помогают, даже эти кровяные ванны - впустую! А до этого были эти втирания! Они не только не вернули мне молодость, но даже не отсрочили старость. Если ты не придумаешь что-нибудь - убью тебя!» Майорова мгновенно парировала, сказав, что засунет графиню в ад кромешный, если та хоть пальцем прикоснется к ней. «Эти ванны не помогли, потому что в них была кровь простых девушек, служанок, не слишком отличающихся от крови животных. Это не проймет твое тело. Тебе нужна голубая кровь». Задумавшись, Эржебет поинтересовалась, много ли времени придется ждать результата. «Через месяц или два ты начнешь замечать перемены». Графиню удалось убедить, и тут же по окрестностям были разосланы ее помощницы для охоты на благородных девушек. Посланницы из Чейте бродили от деревни к деревне. Уловка, которой пользовалась Эржебет, чтобы завлечь в свой дом дочерей небогатых дворян, была проста. Слуги объявляли в приукрашенных выражениях, что графиня Чейте с приближением зимы стала чувствовать себя одиноко в замке и приглашает девушек из благородных семей скоротать с ней время, а заодно обучиться хорошим манерам и иностранным языкам. За это она не требует никакой платы и воспринимает только якобы как услугу со стороны девушек.Прочесывая деревни и селения, старухи набрали, по крайней мере, 25 девушек. В конце концов, чего могли опасаться дочери баронов в обществе столь благородной дамы? Едва они прибыли в Чейте, как две из них исчезли. Остальных увезли в Подоли, окраинные владения графини. В этой деревне у нее тоже был дом, где и разместили девушек. Оттуда их трупы увозили обратно в Чейте для похорон, не прибегая, впрочем, к услугам Поникенуса. Через две недели в Подоли осталось только 2 из 25 девушек, причем одна уже лежала мертвой в постели. Слуги говорили, что все ее тело было усеяно маленькими проколами и нигде не было видно ни капли крови. Последняя девушка была обвинена в попытке убийства Лини, так как якобы хотела завладеть ее золотым браслетом. Она пыталась сбежать, но у ворот ее схватили. Она совершила самоубийство кухонным ножом. Хотя подозревали, что Эржебет прикончила ее собственноручно, ибо видели, как незадолго до этого она заходила в каморку. Йо Илона, Дорко были недовольны столь быстрой развязкой, ибо им снова пришлось отправиться на поиски девиц благородных кровей. Не долго думая, они решили не утруждать себя и привести к графине простых девушек, выдав их за знатных. Они вернулись в маленький замок с пятью девушками, завели их в задние комнаты, вымыли, накрасили, привели в порядок их руки. Потом одели в одежду, оставшуюся от мертвых девушек, и ближе к ночи привели их к Эржебет. Дорко объяснила, что их нашли в Ново-Месте. На самом же деле это были деревенские пряхи, которые, чтобы не заснуть за работой, пели песни и рассказывали истории. Даже гайдуки, стоявшие на страже и видевшие девушек, заподозрили подвох, но не отважились сказать об этом Эржебет. Это произошло в декабре 1610 года. Пресбург был в то время столицей Венгрии. В последних числах того года было назначено заседание парламента под председательством самого короля Матиаша. Пфальцграфы, знать и высшие чиновники тоже были приглашены. Чейте лежал на пути из северо-западных районов Венгрии в Пресбург, поэтому несколько высокопоставленных лиц из числа родственников и близких Эржебет, приглашенных на заседание, попросили у графини разрешения остановиться у нее на Рождество. Предлог семейного воссоединения не был Эржебет удовлетворительным, так как Турзо был в своем имении один и терпел разлуку с любимой Меджери, в свою очередь, приехал из Шарвара, где оставил Пала Надашди. Были и другие важные персоны, кроме того, ожидали самого короля Матиаша II. Эта компания, из которой практически полностью были исключены женщины, очень походила на судилище. Эржебет не на шутку встревожилась. Она разослала приглашения всем соседям с просьбой составить им компанию за праздничным столом и хоть как-то заполнить бальные залы, чтобы отвлечь серьезных гостей от их подлинной цели. Но если и так, чего следует опасаться вдове великого Ференца Надашди? Она принялась готовиться к приезду гостей. В черно-белом платье, вся сверкающая из-за драгоценностей, она в толпе фрейлин будет выглядеть божественно и, как всегда, загадочно.
|
| |
| |
| Дина | Дата: Понедельник, 11.02.2013, 22:38 | Сообщение # 7 |
|
Ведьмочка
Группа: Проверенный
Сообщений: 1305
| Несмотря на то, что Дьердь Турзо, великий пфальцграф Верхней Венгрии, был глубоко уважаем королем за честность и отвагу, его постоянно изматывали интригами, самые серьезные из которых исходили от кардинала Форгача, который хотел видеть пфальцграфа католиком, а не протестантом. Вдобавок вокруг родственницы Турзо Эржебет Батори, вдовы его лучшего друга Надашди, ходили грязные слухи, которые стали приобретать угрожающие масштабы. Поговаривали о подземных темницах в Чейте, о «железной деве» и слугах дьявола, о кровяных ваннах. Кастелян Чейте и пастор Поникенус поведали о достоверных фактах: тела четырех девушек со следами пыток на теле были тайно выброшены в снег за укреплениями замка и оставлены на съедение волкам. Жители Чейте открыто выражали неудовольствие и требовали расследования. Кроме того, слухи дошли и до короля, которого проинформировали Меджери и кардинал Форгач. Парламент должен был собраться сразу же после Рождества. Эржебет не слишком волновалась, так как в Пресбурге все было в руках Турзо. Чего она боялась, так это Вены и короля. Уже долгое время гуляла молва, что она кровожадная убийца, и она жаждала стереть с лица земли тех, кто встал на ее пути. Любой ценой. Как многие преступники, которые начинают верить со временем, что на всю жизнь останутся безнаказанными и стоят на пороге новой прекрасной жизни, потеряла осторожность и совершала порой довольно дерзкие необдуманные поступки, ускорив тем самым свое разоблачение. Тем временем старуха нищенка Кардошка привела еще двух девушек, чье происхождение она даже не удосужилась выяснить. Малый замок внизу деревни не смог бы вместить всех приглашенных на Рождество. Он был слишком скромен, хотя его было бы легче обогреть, чем величественный Чейте, стоявший на скалистом выступе, со всех сторон продуваемый ветрами. Но малый замок был слишком близко к центру деревни, и вокруг было много ее жителей. Эржебет поспешно отдавала приказания: вычистить верхний замок, чтобы он был готов к тому времени, когда она должна перебраться туда, кроме того, она хочет покинуть Чейте сразу после Нового года. Хотя у нее зарождались предчувствия чего-то недоброго, серьезно об этом она не задумывалась, ее волновало только уединение в стенах замка, где никто не услышит криков жертв, и забота о сохранении своей красоты. Она также готовила перечень новых налогов для своих подданных и запретила хозяевам продавать пшеницу и вино прежде, чем будет распродан урожай владелицы замка. «Мне нужно много денег перед отъездом», - говорила она. Она действительно делала необходимые приготовления для отъезда в Трансильванию. Она хотела поехать к кузену Габору, такому же жестокому, как и она сама. Там ее ждет огромный замок, там она найдет себе приют до конца дней, там она сможет предаться колдовству и убийствам. За несколько дней до Рождества она перебралась в верхний замок. Эржебет исполнилось 50 лет; и поскольку вампир живет не своей жизнью, она тоже стала безличным существом. Все в прошлом. Что касается четырех ее детей, она освободилась от них, расселив их в замках. Она выходила в свет, когда не могла найти предлога для отсутствия. Она внушала любовь, но всегда избегала этого бледного пламени, не способного зажечь ее. Все, что ей оставалось, - это ее подземное царство где она наслаждалась своим великолепием, где могла не притворяться, что жаждет чужой крови, для того чтобы сохранить красоту. Наступило время зимнего солнцестояния. Эржебет знала, что в эту ночь сатана благоприятствует ведьмам, и она намеревалась ее провести в полном одиночестве, ибо слуги были заняты перетаскиванием мебели, завешиванием стен малиновыми драпировками и украшением залов зеленью - гирляндами плюща. Честно говоря, пресбургский парламент выбрал для заседаний неподходящее время. Той самой ночью Эржебет намеревалась ускакать верхом в глубь леса, туда, где курился дымок из отверстия в крыше ведьминой хижины, все время шепча заклинание, предназначенное специально для кануна Рождества. Когда в замок пришла лесная колдунья и принесла молоко, Эржебет передала, что хочет наедине побеседовать с ней в спальне. И когда они остались одни, спросила ведьму, может ли та приготовить для нее колдовской пирог для ночного пиршества. Ведьма перечислила, какая ей будет необходима утварь, и сказала, что принесет остальное сама с наступлением ночи. Она рассчитала часы, которые разделяют планеты: в десятом часу Сатурн станет хозяином небес и покровителем злых дел. В ночь перед Рождеством в 4 часа утра все было готово: разожжен огонь, глиняные и медные горшки расставлены на полу. Речная вода кипятилась в котле, ядом стояло корыто для приготовления теста. Охапки высушенного ядовитого паслена лежали на плитах. В сентябре они еще росли в лесу, эти крепкие растения с сочными стеблями, наполненными соком, прозрачным, как вода, с поникшими цветами багрово-коричневого цвета и с блестящими плодами. Они росли в Карпатах с древнейших времен, их надлежало вытаскивать с корнем и готовить целиком в молоке и иногда в вине. Они использовались, чтобы усыпить женщину, страдающую при родах, или солдат, которым предстояла ампутация. Женщины белили их соком кожу лица. Эржебет подошла к чану с кипящим колдовским зельем. Кухню заполнил чад от испарений. Вдыхая запах, она сбросила меха и одежду и ступила в корыто. Стараясь не расплескать ни капли густой зеленой жидкости, ведьма, немного охладив зелье, вылила его на тело графини. Все это время она бормотала что-то на древнем диалекте. В бормотании ее отчетливо повторялись четыре имени. Графиня, в свою очередь, повторяла свое имя: Эржебет Батори, снова и снова. Колдунья отлила половину магической жидкости, чтобы замесить на ней тесто. Позже она отнесла оставшуюся воду в реку, стараясь не пролить ни капли, так как капля, превратившаяся в льдинку на камне, несла в себе частичку Эржебет Батори. Река же заберет в себя магическую воду и ее чары. При свете факелов и свечей ведьма замесила тесто, призывая духов земли и Сатурна. Это тесто опытная колдунья заговаривала против короля Матиаша, Турзо, Великого пфальцграфа, Чираки и Эмерика Меджери, всех тех, кто мог навредить Эржебет Батори. На следующий день был канун Рождества. Съезжались гости. Двор был полон повозок и саней. Повсюду слышны были песни, последние ноты которых повисли в студеном воздухе. Слышно было, как прибывали еще гости, - по звону бубенцов и стуку копыт на вымощенной камнем дороге в Чейте. Быстро наступали сумерки. В замке играл оркестр, толпа гостей передвигалась по коридорам, освещенным факелами. Празднование должно было продолжаться три дня. В каминах сжигали целые бревна, и отблески красного пламени смешивались с мерцанием свечей, похожим на лунный свет В блеске драгоценных камней на одеждах все выглядело даже еще более ярким и живым, чем во время летних празднеств; все казалось неземным в этой зимней суматохе. И в этом неземном свете гости немного походили на толпу красивых мертвецов. За ужином Эржебет Батори сидела во главе стола. Она была великолепна с черной повязкой на лбу - символом ее вдовства. Рождество все же было семейным праздником, и прием давался в резиденции покойного Ференца Надашди. Привыкшая жить по ею самой установленным законам, она ощущала угрозу, зависшую в воздухе. Турзо или Меджери? Кто отважится выступить против нее? А может, сам король Матиаш, известный моралист и сторонник рационального? Они, конечно, были опасны, но и тупы. Эржебет, в ожидании колдовского пирога, переживала события прошлой ночи, чувствуя, что все ее тело, будто насквозь пропитано зельем. И насколько далека она была от людей, сидящих за этим столом, болтающих и смеющихся. Они могут спастись или погубить себя, ибо они живые существа. Но сама она никогда не была по-настоящему собой. В чем она должна была раскаиваться, она, абсолютное ничто? Что положила ведьма в этот заговоренный пирог, какой яд? Может, яд большой полосатой жабы? Это не имело значения для Эржебет. Ее волновало лишь то, чтобы король, пфальцграф и судьи не строили ей препятствий, и чтобы скрытая угроза исчезла. Если же они не поддадутся ее чарам, если их человеческая воля окажется сильнее духов прошлого, то они отомстят ей. С этим никто не сможет совладать. Гости поглощали съестное, но те, кто отведал пирога, почувствовали себя плохо, как будто огонь ворвался в их желудки. Но ни Турзо, ни кроль Матиаш, ни Меджери, для кого и было выставлено это угощение, не притронулись к нему. Эржебет требовалось время, чтобы заказать другое блюдо специально для них. Но вокруг было так много людей, что она не отваживалась начинать все сначала. Кроме того, теперь ей было известно, зачем все они решили провести Рождество в Чейте. Король, Турзо и Меджери все знали. Турзо получил письмо от Андраша Бертони, старого пастора, предшественника Поникенуса (это письмо было найдено в церковных архивах). По совету короля Турзо приехал, чтобы потребовать объяснений от Эржебет. Поначалу он намеревался наедине побеседовать с кузиной и замять все дело. Жадовский, личный секретарь пфальцграфа, по традиции должен был быть свидетелем и потому расположился в соседней комнате. Турзо был в ярости. «В этом письме (Бертони) тебя обвиняют в убийстве девяти девушек, ты похоронила их у церкви Чейте, рядом с могилой графини Оржаг», - начал он, сдерживая гнев. «Гнусная ложь! - кричала графиня. - Это мои враги, в первую очередь Меджери, придумали все это! Конечно, я велела Бертони похоронить этих девушек тайно, но лишь из-за опасной болезни, разразившейся в замке. Мы Должны были предупредить распространение болезни любой ценой. Кроме того, пастор Бертони – старый олух, и он не знает, что говорит». - «Но о тебе везде говорят! Что ты мучаешь и убиваешь девушек, мало того, купаешься в их крови, чтобы навсегда сохранить красоту!» Эржебет упрямо все отрицала, хотя Турзо сказал, что и в самом Чейте нашлось несколько свидетелей. В конце разговора Эржебет заявила, что даже если бы все это и было правдой, он, Турзо, не имеет никакого права судить ее. «Ты ответишь перед Богом! - рычал он. - И перед законом, за уважением которого я призван следить. Если бы я не думал о твоей семье, давно бы упрятал тебя за решетку». Посовещавшись с Жадовским, пфальцграф решил со брать в Пресбурге всех членов семьи Батори, которые будут там, и наказать им строго следить за Эржебет чтобы не допустить новых преступлений. В семейном совете приняли участие Георгий Драгет из Гомонны, председатель совета Земплина, и Миклош Зриньи, у которого не оставалось сомнений насчет Эржебет после того как его собака раскопала останки мертвой девушки в саду в Пиштяне. Их обоих беспокоила репутация семьи. Их жены, дочери Эржебет, умоляли пощадить мать и попытаться замять дело. Все сошлись во мнении, что пфальцграф, дабы сохранить честное имя рода, тайно препроводит Эржебет из Чейте в Варанно, продержит ее там какое-то время, а потом отправит в монастырь. Турзо рисковал своим положением пфальцграфа, но, хотя и догадывался, что Эржебет пыталась отравить даже его самого, не желал прибегать к самым суровым мерам. Родственники были удовлетворены. В глубине души Турзо считал, что кузина должна предстать перед судом, но не мог допустить публичного разоблачения. Не только Турзо владел доказательствами. Король тоже был осведомлен из своих источников. Первым обо всем прознал Эмерик Меджери, наставник сына Эржебет. Дело было так. Деревенский житель, поклонник служанки графини, попросил у своей девушки свидания, но не получил ответа. Молодой человек был не на шутку встревожен. Он был смелым крестьянином. Его девушка тоже была крестьянкой, и ее обязанностью было приносить в замок ведра с речной водой. Парень прождал ее и на следующий день, но вместо нее за водой пришла другая девушка, она и сказала ему, что его подруга исчезла. Первой его мыслью было пойти и рассказать все пфальцграфу - о слухах, которые ходят об Эржебет, о постоянных исчезновениях служанок Возможно, он побоялся, что его не станут слушать. Тогда он поехал в Пресбург и там был принят Меджери, который после беседы, вооруженный свидетельством, отправился прямиком к королю. На своем потрепанном от частого использования пергаменте Эржебет написала имена тех, кого она подвергала проклятию, тех, кто был способен разоблачить ее. «Ты, Маленькое Облако, защити Эржебет, ибо я в опасности... Пошли своих 90 котов, пусть они поспешат и прокусят сердце короля Матиаша, а также Мозеша Чираки, верховного судьи, и моего кузина Турзо, пфальцграфа, пусть они разорвут на части сердце Меджери Красного...» Праздники закончились, и гости разъехались. Эржебет Батори осталась одна. Наконец-то она могла сбросить маску гостеприимной хозяйки. Слуги уже знали о приближающемся приступе гнева и спешно прятались в темных углах замка. Графиня должна была дать выход накопившейся злобе, боли и страху, мучившим ее. Незадолго до праздников ей рассказали о Дорице, которая приехала около месяца назад из отдаленной деревеньки. Эта красивая крестьянская девушка и представить себе не могла, сколько вкусной еды есть в замке. Она не смогла удержаться от искушения и стянула со стола грушу, вымоченную в меду. Ее проступок не остался незамеченным. Конечно, гнев графини вызвал отнюдь не факт кражи. Что ее раздражало, так это король Матиаш, Турзо и особенно этот проклятый Меджери, которые вышли невредимыми, несмотря на расставленные для них сети, и отправились на заседание парламента в Пресбурге. Наверно, духи отвернулись от нее. Впрочем, она привыкла, что люди быстро оставляли ее Возможно, дело было в гнетущей атмосфере, установившейся в замке. Но Эржебет не страшилась одиночества. Вся ее жизнь прошла в одиночестве, между ней и миром была огромная пропасть. Только здесь, в ее замке, ее власть была безгранична, и она упивалась ею. Дорицу привели в зловещую промозглую прачечную едва прогреваемую жаровней. Там никто не услышит криков. Эржебет было необходимо немедленно впасть в экстаз, оторваться от реальности, усладить кровью свою жадную душу. В этой подвальной комнате Чейте разворачивала очередная кровавая драма. Эржебет с закатанными рукавами, вся в крови, визжала и дико хохотала, металась вдоль стен, не сводя горящих глаз с жертвы. Две старухи, вооруженные разнообразным инвентарем: щипцами, кочергами, раскаленными углями - продолжили пытки. Дорица была обнаженной, светлые волосы падали ей на лицо, руки были крепко связаны. Эржебет уже нанесла ей более сотни ударов плетью и даже утомилась. Потом она скомандовала, чтобы привели еще двух девушек и подвергли такой же пытке. Полумертвая, Дорица слепо глядела на своих подруг, на графиню, на кровь на стенах. Эржебет тоже вся была в крови, рукава ее одежды прилипли к телу. Она сменила одежду и вернулась к Дорице. Девушка, несмотря ни на что, не хотела умирать. Дорко перерезала ей вены на руках, и тогда Дорица, наконец, упала замертво. Две другие девушки уже агонизировали, когда графиня покинула прачечную с пеной у рта, изрыгая проклятия. Собравшийся в Пресбурге парламент заслушал управляющего замком. Обвинение, выдвинутое против Эржебет Надашди, потрясло собравшихся. И самое ужасное во всем этом, что графиня Чейте, не удовлетворяясь кровью девушек-крестьянок, убивала дочерей знатных венгров. Подобную жуткую историю нельзя было придумать нарочно. Три дня парламент занимался делом Эржебет Надашди. Пфальцграф был в замешательстве. Он проконсультировался со своим секретарем и с друзьями и снова счел возможным настаивать на первоначальном решении. Но от короля прибыл посланец, и Турзо не мог более колебаться. Король предписывал ему отправится в Чейте и на месте удостовериться в справедливости обвинений, предпринять расследование и немедленно наказать виновных. Однако, несмотря на приказ, пфальцграф медлил с поездкой в Чейте. Хотел ли он дать Эржебет время убежать в Трансильванию? Во всяком случае, родственники графини и Турзо делали все, что было в их силах, чтобы отложить путешествие. Только Меджери настаивал на том, чтобы Турзо отправился немедленно. И он нагрянул внезапно. Вместе с ним в Чейте выехали граф Зриньи и граф Меджери. Турзо, хорошо понимающий, что его гордая кузина будет защищать свой замок до последнего, взял с собой вооруженных солдат. В Чейте к ним присоединился пастор Поникенус. Они беспрепятственно прошли потайными ходами и обнаружили комнаты, в которых совершались преступления. Оттуда исходил явственный трупный запах. Вскоре вошли в пыточную с окровавленными стенами. Некоторые части «железной девы» все еще валялись на полу. Они увидели высохшую кровь на дне больших чанов, маленькие клетушки, в которых держали девушек, глубокую нишу в стене, в которой их прятали от людей, два ответвления коридора, один из которых вел вниз, к деревне, и заканчивался в маленьком замке, другой уходил за стены крепости, куда-то в холмы около Визнове, и, наконец, лестницу, ведущую в верхние комнаты. И там, около двери, Турзо и его спутники увидели распростертое обнаженное тело мертвой девушки, которое было превращено в одну страшную рану. Кожа была разодрана в клочья, на ногах и руках обнажены кости, волосы были выдраны. Целыми клочьями. Ее бы не узнала даже собственная мать. Это была Дорица. Ошеломленный Турзо наконец получил бесспорные доказательства. Он прошел дальше и обнаружил еще двух девушек, одна еще билась в предсмертной агонии, Другая, обезумевшая, все пыталась куда-то спрятаться. В глубине подвала обнаружили нескольких испуганных до полусмерти девушек, ожидавших своей очереди, они рассказали Поникенусу, что сначала их морили голодом, а потом заставили есть своих же убитых подруг. Более того, они рассказали о потайном ходе, ведущем маленькую комнату, куда их приводили несколько раз. Оставив охрану в коридоре, пфальцграф, Меджери и Помикенус взошли по ступеням. Поникенуса при этом искусали дьявольские коты. Эржебет Батори не нашли в замке. Едва она покончила с последними преступлениями и вышла из транса как, бросив все, направилась в малый замок. Там и нашел ее, надменную и высокомерную, Турзо. Она уже ничего не отрицала, наоборот, заявляла, что ее принадлежность к высшей знати дает право делать все это. В уложенной для поездки в Трансильванию повозке, стоявшей на заднем дворе, были найдены инструменты для пыток: утюги, иголки, ножницы для нанесения увечий и многое другое. Все эти вещи сохранены в маленьком музее в Пиштяне, где Эржебет, как нам уже известно, иногда принимала грязевые ванны. Подавленный всем увиденным, пфальцграф объявил свое решение: «Эржебет, ты дикое животное. Твои дни сочтены, ибо ты не достойна дышать земным воздухом и жить под светом Бога. Ты больше не принадлежишь к человеческому роду. Ты должна исчезнуть с лица земли. Тени будут окружать тебя в твой остаток жизни, принуждая каяться в зверских поступках. Может, Бог и простит тебя. Госпожа Чейте, я приговариваю тебя к вечному заключению в собственном замке». Для Эржебет это было страшное наказание. Потом Турзо повернулся к ее слугам: «Вас будет судить трибунал». Он приказал заковать их в цепи, а также позаботиться о двух девушках, которые еще оставались в живых. Наконец он проводил Эржебет в ее комнату и ушел. Турзо никак не мог оправиться от всех свалившихся на него впечатлений. Он сказал родственникам, что разделяет их опасения, что наказание вынесено не слишком суровое. «Я бы убил ее на месте, если бы не совладал с собой». Но добавил: «В интересах рода все будет сохранено в тайне, а если ее будет судить трибунал, об этом узнает вся Венгрия. Но после того, что я видел, я больше не хочу помещать ее в монастырь». Меджери и поверенный короля усомнились, что его величество удовлетворит такое решение. У них было свое доказательство: маленькая книжечка, найденная в спальне графини, куда она записывала имена своих жертв с краткими характеристиками: «Она была маленькая», «У нее были черные волосы». В списке значилось 610 человек. Но даже после этого Турзо отказывался предавать графиню Чейте публичному суду, говоря: «Пока я являюсь пфальцграфом, этого не случится. Семья не должна быть опорочена из-за этой ведьмы. Король согласится со мной, в этом я убежден». Эржебет привели в главный замок, в ее комнату, и оставили там без слуг, некоторые из которых были мертвы, а других увезли в другую деревню люди пфальцграфа. Вечером пастор Поникенус собрал в зале внизу деревенских жителей и вместе с ними принялся молиться об осужденной. Но с самого начала его молитве все время мешали. Вот что он рассказывал об этом в письме своему другу: «Когда я начал молиться, я услышал вой котов. Я решил пойти и посмотреть, в чем дело, но ничего не обнаружил. Я сказал слуге: «Пошли со мной, Янош, если ты увидишь кота во дворе, поймай и убей его. Не бойся». Но мы не обнаружили ни единого кота. Слуга сказал: «Я отчетливо слышу шорох мышей в маленькой Комнате». Мы тут же отправились туда, но тоже ничего не нашли. Когда я начал спускаться во двор, внезапно появились шесть котов и черная собака, которые пытались напасть на меня. «Убирайтесь к дьяволу», - закричал я и прогнал их палкой. Они скрылись во дворе, и мой слуга побежал вслед, но не смог никого отыскать. Пастор Янош Поникенус опрометчиво решил проведать Эржебет и предложить свои услуги. Он взял с собой прислужника и, войдя в огромную комнату, нашел колдунью в мехах и драгоценностях, которые она намеревалась увезти в Трансильванию. В том же письме он сообщал: «Она встретила нас такими словами: «Явились, два выродка! Смотрите, что вы сделали со мной!» Я сказал, что ничего не делал с ней. «Если и не вы, то кто-нибудь еще в вашей церкви говорил обо мне!» Еще раз я повторил, что ничего не говорил о ней. «Подождите, - продолжала она, - вы умрете первыми, вы во всем виноваты! О чем вы думаете? Мой кузен Габор идет из Трансильвании спасать меня!» Пастор продолжал: «Я думаю, что все это время она призывала дьявола и духов мертвых. Но мы знаем, что произошло в 1610 году, до ее разоблачения. Она потеряла колдовское заклинание, которое сделала ей Дарвуля. Эта ведьма написала его на пергаменте в ночь, когда звезды благоприятствовали ей. Она взяла Эржебет в лес, после того как они удостоверились, что звезды и облака расположены должным образом, женщины стали возносить молитву Маленькому Облаку. До этого другая женщина, Дорко, поведала ей секрет власти над врагами - заклинание Черной Курицы». Пораженный, Поникенус закричал: «Христос умер за тебя!» На что она ответила: «Что за открытие! Даже работники на полях знают об этом!» Он пытался дать ей молитвенник. Она отказалась, сказав, что будет поступать по своему разумению. Пастор спросил: «Почему ты считаешь, что я причина твоего разоблачения?» «Я ничего не скажу тебе: я твоя госпожа. Как ты, чернь, можешь так разговаривать со мной?» - «Послушай, ведь ты буквально разрывала на куски тела бедных и скармливала другим их мясо». Пфальцграф собрал судей в своем замке в Биче. Суд начался 2 января 1611 года и продолжался шесть дней. Эржебет не привозили на суд. Дознание было предпринято Гашпаром Байари, кастеляном Биче, и судебным исполнителем Гашпаром Кардошем. Королевский судья - Теодос Сирмиенсис - прибыл из Пресбурга. От церкви присутствовал пастор Биче Гашпар Наги. Это было настоящее судебное разбирательство с 20 судьями и 30 свидетелями. Каждому из обвиняемых задавали по 11 вопросов. Обвиняемыми были: Уйтвари Янош по прозвищу Фицко, Йо Илона, нянька, Доротия Центес по прозвищу Дорко, Каталина Бенизки, прачка. Вопросы задавались на венгерском языке, и иногда обвиняемые не понимали, что от них хотят, ибо говорили на местном диалекте Чейте. Ответы были довольно путаными, но судьям было велено не оказывать на них давление. 6 января 1611 года трибунал снова собрался в совещательной палате замка Биче. Председательствовал королевский судья. По обеим сторонам от него сидели за столом пфальцграф и королевский поверенный. В зал заседаний пригласили кастеляна замка, судебного исполнителя и писаря. Исполнителя попросили зачитать обвинение. Слушание происходило при полнейшей тишине. Исполнитель монотонно перечисляв множество страшных преступлений, совершенных на протяжении шести лет в комнатах, прачечной, каморках и подвальных помещениях замка Батори. Он кончил читать, в зале по-прежнему стояла тишина. Первым нарушил ее королевский поверенный: «В этом деле много неясностей; есть преступления, о которых в допросах почти ничего не упомянуто». Кастелян вздрогнул, ведь это он вел допросы. Но пфальцграф прервал: «Все по закону». Именно он принудил кастеляна не говорить ничего о тех преступлениях, которые совершила лично Эржебет, в частности о кровяных ваннах. С его точки зрения, и так было сделано достаточно намеков на собственноручно ею совершенные пытки истязания и убийства. Королевский поверенный был непреклонен. Он не был удовлетворен результатами расследования и не мог счесть его законченным. Он заявил, что необходимо задать обвиняемым еще несколько вопросов, например - «Сколько знатных девушек было убито?» Представитель короля также настаивал на подробном расследовании случаев с кровяными ваннами. Во время допроса, заявил он, упоминались другие сообщники; необходимо внести ясность по поводу их отношения к делу, с тем чтобы все виновные понесли справедливое наказание. Пфальцграф ответил: «В этом нет необходимости. Это только затянет процесс, а я желаю завершить его как можно скорее». Они долго спорили. Королевский судья настаивал на том, чтобы Эржебет тоже предстала перед судом, на что пфальцграф раздраженно воскликнул: «Я прекрасно знаю, что мне делать, и смогу убедить короля, что поступил правильно!» Затем были заслушаны показания свидетелей. Слушание затянулось до ночи, а на большой площади Биче тем временем устанавливали плаху и столб для сожжения. На следующее утро судья зачитал обвинительный акт. «Мы собрались здесь по приказанию пфальцграфа Турзо Бетлемфалви, главы суда Дравы, и от имени его величества короля Матиаша. Секретарь Георгий Жадовский провел расследование дела Яна Уйвари Фицко, Йо Илоны, Доры Центес и Каталины Бенизки. Его величество, по воле Бога, избрал пфальцграфа Дьердя Турзо защищать добро против зла. Поэтому пфальцграф, в интересах общества, собрал суд и приказал учинить расследование с тем, чтобы получить доказательства вины Эржебет Батори, вдовы уважаемого Ференца Надашди. Правдивость обвинений была доказана свидетельствами слуг. Когда пфальцграф узнал об этих преступлениях, он вместе с графом Зриньи и графом Меджери отправились в Чейте. Своими собственными глазами он увидел то, о чем рассказывали свидетели... Вооруженный бесспорными доказательствами, пфальцграф приговорил Эржебет Батори к пожизненному заключению в ее собственном замке. Ее помощники сознались во всем перед судом; и в отношении их пфальцграф рекомендовал применить высшую меру наказания». Потом заслушали свидетелей. Георгий Кубановик, житель Чейте. Видел труп убитой девушки, и как эту девушку мучили и жгли. Ян Валко, Мартин Янковик, Мартин Крацко, Андраш Ухровик, Ладислав Анталовик, все жители Чейте, лакеи. Томаш Зима подтвердил захоронение двух девушек на кладбище в Чейте и одной в Подоли. Ян Чрапманн разговаривал с девушкой, которой удалось бежать. Она видела саму графиню за пытками своих служанок. Сужа - эта девушка прислуживала четыре года графине и осталась невредимой, поскольку была протеже кастеляна замка в Шарваре Бичиерди. Подтвердила, что Эржебет совершила все эти страшные преступления с помощью Йо Илоны, Дорко, Дарвули и Фицко, которые исполняли ее приказы. Ката была добросердечной: если она и била девушек, то против своей воли. Она тайно приносила несчастным еду, рискуя своей жизнью. Йо Илона, вдова Ковач, прислуживала Эржебет три года. Говорила, что видела 30 мертвых девушек. Она рассказала также о приготовлении ядов и о колдовских заклинаниях. Анна, вдова Штефена Гонци. Среди мертвых девушек была найдена и ее дочь, которой было всего лишь 10 лет. Суд, заслушав свидетелей, объявил: «Суд признает, что показания свидетелей вполне доказывают вину Эржебет Батори. Она совершала страшные преступления против женщин, так же как ее помощники Фицко, Йо Илона и Дорко. Мы осознаем, что эти преступления заслуживают наказания, и мы решили, что касается Йо Илоны и Доры Центес, к ним должно быть применено следующее наказание: у них должны быть оторваны пальцы, так как посредством их они совершали свои дикие преступления; затем их следует заживо сжечь на костре. Что касается Фицко, то суд постановил, что он должен быть сначала обезглавлен, а потом брошен в огонь. Приговор будет приведен в исполнение немедленно». Солдаты подвели преступников к палачу. Йо Илона упала в обморок, когда ей оторвали четвертый палец. Ее поволокли к огню. Дорко потеряла сознание, когда увидела Йо Илону привязанной к столбу. Фицко подвели к плахе, и палач отрубил ему голову одним ударом огромного топора. Спустя несколько десятилетий после описываемых событий подробности судебного дела всплыли на свет: записи о нем были найдены среди развалин старого замка в Биче. Бумага, на которой была записана кровавая история Эржебет Батори, была настолько попорчена и изгрызена крысами, что едва удавалось что-либо разобрать. Записи об этом деле долго ходили по руками, долгое время хранились в архивах монастыря в Грене и недавно были обнаружены в национальных архивах Будапешта. Среди них оказались и записи секретаря Турзо - Жадовского, а также письма короля Матиаша. Король в своем письме упрекал пфальцграфа в излишней снисходительности, но все же отдал приказ, чтобы Эржебет была тайно доставлена в Чейте. Историки - современники описываемых событий не могли словами в полной мере отразить красоту Эржебет и ее венероподобные формы и просто отказывались понимать, как такое прелестное создание могло принимать ванны из человеческой крови. Чудовище заточили в Чейте. Она гневно кричала и не выказывала признаков ни слабости, ни раскаяния, когда последний раз ее провезли в санях по склону, ведущему к замку. Она была одна. Фрейлины покинули ее, слуги закованы в цепи. Она прошла сквозь ледяные комнаты, в которых еще заметны были следы недавнего празднества. Солдаты препроводили графиню в комнату. Она знала, что это конец: ее заклинание утрачено, и его не вернуть. Когда потеря магической формулы была обнаружена, Эржебет призвала ведьму, которая сразу же принялась за изготовление дубликата древней формулы. Но чернила и зелья нельзя было изобрести заново. Ее сила ушла от нее, и скоро уйдет и красота. Она была из рода Батори, которые сначала выигрывали, а потом все теряли. Ей оставалось только прислушиваться к звукам, к стукам на крыше и зубчатых стенах, к отдаленному вою волков. Тем временем в Пресбурге два ее родственника и Турзо делали все, пытаясь избежать огласки и скандала. Пфальцграф написал в Прагу, где в тот момент находился король Матиаш. Король ответил немедленно: «Эржебет незамедлительно казнить». Турзо послал королю второе письмо, в котором напоминал, что она вдова воина, из благородной семьи, ее имя - древнейшее в Венгрии и его нельзя осквернить. С просьбой о помиловании обратились к королю Миклош Зриньи и Пал Надашди. В марте королевская мадьярская судебная палата отправила королю Матиашу свой протест против снисходительного приговора пфальцграфа. Король ответил, что Турзо делал все в соответствии с долгом. Но настоящая причина, почему Эржебет не отдали на растерзание палачу, содержалась в другом послании судебной палаты королю Матиашу: «Ваша воля, о король, выбрать между топором палача и пожизненным заключением. Но мы советуем не прибегать к казни, так как воистину никто от этого не выиграет». 17 апреля король наконец уступил. Парламент в Пресбурге хотел конфисковать замки Эржебет и сокровища, но семья снова вступилась. Аргументы были те же: ее семья, ее муж, ее имя. Король даже по закону не мог взять в казну треть ее состояния, так как Эржебет оставила все сыну Палу Надашди. Первоначально состояние было разделено между четырьмя детьми, но в конечном счете единственным наследником был объявлен Пал Надашди. После смерти отца, Пал стал главным управителем графства Эйзенбург. Он был помолвлен с Юдит Форгаши из одного из самых благородных семейств Венгрии. Таким образом, высший судебный орган не решился приговорить Эржебет к смерти, поскольку судьи сочли, что она не была ответственна за смерть девушек из благородных семей, а только за смерть слуг и простолюдинок, что было, конечно, неправдой. Она была посажена под замок, и никому не было разрешено общаться с ней. Но графиня и не требовала для себя такого права. ...В Чейте прибыли каменщики. Они заложили камнем окна комнаты, в которой была заключена Эржебет, оставив только узкую полоску в самом верху, через которую было видно небо. Потом они начали возводить толстую стену напротив двери в ее комнату, оставив только небольшое отверстие для передачи еды и воды. Когда эта работа была закончена, в четырех углах замка соорудили виселицы, что должно было свидетельствовать о том, что здесь находится приговоренный к смерти. Замок опустел, слуги ушли, только каменщики приходили изредка что-то доделать. Эржебет находилась в полном одиночестве. Самое необходимое ей передавали через щель в стене. Никакого огня, только узенькие полоски лучей солнца и света луны. Эржебет сложила бледные красивые руки, которые она теперь не мыла, меха спали с ее плеч. Увидит ли когда-нибудь она снова свое отражение в зеркале, факелы на столах, пиршество со множеством гостей, фрейлин, надевающих на нее платья? Она ли была той, кто сидел в подвале в трансе, созерцая, как отрывают пальцы, мучают и истязают молодое тело, вскрывают вены? Кто был тем существом, лившимся в нее, Эржебет, последнюю из рода Батори? Почему она находится в заточении, страдает за то, что подчинялась своей потребности, не сознавая, что делает? Эти дикие потребности как бы жили помимо ее воли, вне ее. По теплу и солнечным лучам, еле пробивавшимся сквозь маленькое отверстие, она узнавала, что наступило лето. Когда дни становились короче и холодало, она понимала, что наступает зима. Ориентиром ей также служили слабо доносившийся запах боярышника, мха и дождя, грустные крики улетающих птиц. Да и это все с трудом удавалось различить. Она прожила в заключении два с половиной года, не надеясь ни на что и ничего не требуя, полуживая от голода. Она не призывала к себе никого, силы в ней потихоньку иссякали. Она не оставила никакой записки на решетке, через которую ей передавали хлеб и воду. Она лишь составила новое завещание за месяц до смерти, которое было подписано в присутствии двух свидетелей, которые, впрочем, не видели ее. В документах записано: «Она попросила разрешения изложить свою последнюю волю, и мы послали за двумя свидетелями. Они поклялись, что это действительно ее завещание, написанное в Чейте, и что она составила его, будучи в здравом рассудке и по своей воле. Она отдавала Каталине свой замок в Керецтуре, но только временно. Она не хотела отдавать его, пока Георгий Другет не позаботится о ней в тюрьме. Остальное ее состояние делится между детьми, возвращаясь в конечном счете к Палу Надащди. Воскресенье, 31 июля 1614 года». Эржебет умерла 21 августа 1614 года, когда восходящий Меркурий поворачивается спиной к тем, чей дух он отравил. Было два свидетельства о ее смерти: одно на латыни в журнале секретаря Турзо Георгия Ждановского и другое - Крапинаи Иштвана. Она умерла, не видя света и без отпущения грехов. И ее призрак все еще блуждает по развалинам Чейте. Даже в нижнем замке кто-то встретился с ее призраком увешанным драгоценностями; он указывал на стену. Когда разломали стену, был обнаружен тайник, в котором Эржебет спрятала некоторые драгоценности, когда готовилась к бегству: гранаты, топазы и жемчуг.
|
| |
| |
|
Город Vision:фэнтези,мистика,готика 
Искусство,история,юмор,проза,стихи 
