Иконописное убранство сорока православных храмов Японии можно разделить на две основные части: образы, привезенные из России из различных мастерских (Новодевичьего Воскресенского женского монастыря в Петербурге (покупка Св. Николая Японского), мастерской В.М. Пешехонова и др.) и написанные практически единственной японской художницей - иконописцем - Рин (в крещении Ириной) Ямаситой. С её именем обычно и ассоциируется японская иконопись. Творчество Рин представляет не столько художественную, сколько церковно-историческую ценность. На фоне всего богатства православной иконописи произведения Рин Ямасита не кажутся выдающимися, но уникально само явление: иконописица вышла из среды традиционно языческого народа, только-только просвещенного евангельской проповедью. О её судьбе и творчестве и поведем рассказ.
Родившись в 1857 году в небогатой самурайской семье, Рин Ямасита рано почувствовала склонность к рисованию и пятнадцатилетней девочкой отправилась в Токио учиться живописи. В то время девушки сами не могли решать свою судьбу, но Рин рано лишилась отца, характер у неё был независимый и решительный, она ушла из дома и пошла в столицу пешком. Её пытались вернуть, но в конце концов с разрешения матери, она начала заниматься традиционным японским искусством - гравюрой "укиё-э". Среди её наставников был один из последних корифеев стиля "укиё-э", именитый Кунитика Тоёхара. Однако, занятия в традиционных японских мастерских не приносили ей удовлетворения, тем более, что по сложившемуся обыкновению молодых учеников в первые годы не столько учили рисованию, сколько привлекали к работе на кухне и уборке. Рин стала заниматься европейской живописью, которая во время вестернизации страны, начавшейся после буржуазной революции Мэйдзи 1868 года, завоевывала популярность и теснила национальные школы.
В 1876 Рин победив в трудном конкурсе, поступила в Школу искусств при Технологическом колледже. В этой школе впервые в Японии было начато обучение европейской масляной живописи, преподавателем был приверженец барбизонской школы, итальянец Антонио Фонтанези, который оказал большое влияние на формирование таланта Рин. Из сохранившейся ведомости известно, что она была превосходно успевающей ученицей. В этой школе она подружилась с Масако Ямамура, горячо верующей православной девушкой, которая в свою очередь представила Рин святителю Николаю Японскому. Встреча эта оказалась судьбоносной, и в 1878 году она крестилась с именем Ирина. Одной из первых ее работ на религиозную тему был эскиз к обложке журнала «Сэйкё симпо» («Православный вестник»), который издавала православная миссия в Токио.
В 1879 году отец Николай был в России и договорился о стажировке для японки в иконописной мастерской Новодевичьего Воскресенского монастыря в Петербурге, имея в виду подругу Рин – Масако. Но та вышла замуж, и случилось так, что вместо подруги поехала Рин. Путь пролегал по морю через Индийский океан, Суэцкий канал, Средиземное море, Черное море. По дороге она посетила храм Софии в Константинополе, а в Александрии впервые надела европейское платье. Ей было 24 года, и это была первая женщина-японка, приехавшая учиться в Россию.
В марте 1881 года Рин прибыла в Петербург и поселилась в Новодевичьем монастыре. Можно себе представить, какое это было для неё испытание. Южанка, оказавшаяся в петербургском климате, не знавшая русского языка, не имевшая ни одного близкого человека, с весьма смутными представлениями о православии (в то время даже Библия не была еще переведена на японский язык), она должна была привыкать к суровому монастырскому распорядку. Вряд ли Рин сама осознавала за какой подвиг бралась, но Господь уловляет премудро. Её темпераментная, требовавшая дерзновения натура и святительское благословение сыграли свою роль, и она жила, не оглядываясь назад. Сохранился её дневник первого года пребывания в России. Хрупкая японская стажерка мужественно переносила все трудности и с интересом знакомилась с окружающим миром. В дневнике она часто повторяла одну и ту же запись: «Хочу рисовать! Хочу рисовать!», видимо, это стремление было источником сил и вдохновения для неё. Через три дня после приезда из окна Рин услышала выстрелы – 13 марта 1881 года было совершено убийство императора Александра II.
Началось обучение иконописи на липовых досках темперой с добавлением яичного желтка. Это было для Рин в новинку, так как в Японии она рисовала на бумаге, но гораздо сложнее было постижение духовных основ иконописи. Она увидела пришедшееся вскоре пасхальное торжество, увидела ревность русских православных людей. Все это отличалось от церковной жизни в Японии.
В то время традиционная иконопись на досках, «греческая живопись» (как называла её Рин в дневнике) отстаивала себя в борьбе с распространившейся манерой письма маслом, пришедшей из западноевропейской живописи («итальянской живописью»). Наряду с явным подражанием католической живописи, почитанием рафаэлевских мадонн, начинается поиск и стремление к византийскому и древнерусскому письму. Это было частью более широкого исторического процесса, связанного с ростом национального самосознания в России после долгого засилья иностранщины. Рин Ямасита оказалась вовлеченной в эти противоречия. В монастыре требовали писать в «греческом стиле», но одновременно в мастерской был и приходящий учитель – ректор Академии художеств Федор Иванович Иордан, знаменитый гравер, ориентировавшийся на западное искусство, который, кстати, высоко ценил её способности. Рин стала бегать в Эрмитаж и делать копии с известных западноевропейских мастеров, в основном, итальянцев, эпохи Возрождения, мир которых её поразил. Позже в её творчестве часто сказывалось влияние Эрмитажа. Лики и образы, выходившие из-под её руки, часто приобретали телесность, традиционно не свойственную православной иконописи. Она также занималась рисунком и копировала гравюры под руководством Иордана. Некоторые копии гравюр и масляной живописи её кисти сохранились до сих пор.
Тем временем её отношения в монастыре стали ухудшаться, часто возникали ссоры, плохо знавшая русский язык и находившаяся в ситуации «культурного шока» Рин стала чрезмерно обидчивой. Конфликты были и на почве творческой: Рин любила «итальянскую живопись», а в монастырской мастерской зачастую требовали заниматься только традиционной иконописью. Игуменья матушка Евстория даже запретила ей временно посещать Эрмитаж. К тому же, Рин несчастливо влюбилась. Известно, что она задумывалась о монашестве, о чем написала владыке Николаю. Он ответил Рин ласковым, отеческим письмом, но не благословил её принять постриг. Она последовала его совету, но впоследствии вела почти что иноческий образ жизни: посвятила себя иконописи, много времени отдавала молитве, даже в одежде предпочитала черный цвет. Промозглый петербургский климат и душевные переживания давали себя знать, и Рин стала сильно болеть. Владыка Николай всегда поддерживавший её письмами, посоветовал ей вернуться домой. Весной 1883 года, пробыв в России 2 года, вместо условленных 5-ти, Рин уехала обратно в Японию.
В Токио Рин поселилась при Православной миссии, и с тех пор её жизнь была тесно связана с Николаем Японским, духовно окормлявшим свою ученицу и очень ценившим её творчество. Николай величал её «наша иконописица Ирина Петровна». Она сразу начала трудиться в иконописной мастерской, где проработала 35 лет до 1918 года, уехав в свой родной городок после смерти владыки. Иконы работы Рин украшали и кафедральный собор Воскресения Христова в Токио, и православные храмы в других городах, особенно на севере страны. К сожалению, часть её произведений, и среди них лучшие, погибли во время токийского землетрясения 1923 года в кафедральном соборе и во время второй мировой войны.
В 1891 году Японию посетил наследник российского престола Николай Александрович. К его визиту по просьбе архиепископа Николая Рин рисовала икону в подарок. Тема – Воскресение Христово. Знаменитый мастер Ясудзи Такаи изготовил для неё редкой красоты деревянный оклад в японском стиле. Это уникальное произведение украшало покои Аничкова дворца в Санкт-Петербурге, после коронации Николай II забрал её в Зимний дворец. Так она и оказалась после революции в собрании Государственного Эрмитажа. Рин Ямасита прожила долгую и плодотворную жизнь, и в настоящее время известно по разным оценкам от 100 до 250 её произведений. Однако, подарок Николаю Александровичу – единственная её работа, находящаяся в России.
Умерла Рин Ямасита в 1939 году в возрасте 83 лет. Она не забыта до сих пор, проводятся выставки её работ, о ней выходят книги, статьи, фильмы, телепрограммы. А мы можем подивиться и порадоваться такому необыкновенному торжеству христианского творчества в далекой восточной стране.
*****
Помню мою встречу с иконами Рин Ямасита. Это было в Хакодатэ, на острове Хоккайдо. Там сохранилась первая в Японии православная церковь, ведущая свое начало от церкви при первом в этой стране русском консульстве, открытом в 1858 году. Кроме того, что японским правительством она объявлена важным культурным достоянием, ее еще величают «колыбелью русского православия в Японии». Церковь эта связана с деятельностью отца Николая, Николая Японского, впоследствии архиепископа, недавно причисленного к лику святых. Он приехал в Японию в 1861 году молодым священником консульской церкви и стал тем, кто первым принес сюда православие. При нем консульская церковь была перенесена в центр города, где находится и сейчас, но уже в перестроенном виде. Первая церковь — церковь Воскресения Христа — сохранилась только на фотографиях. Она была деревянной, несколько непривычной для русского глаза архитектуры, ведь ее строили местные мастера. Но она сразу привлекла внимание горожан звоном своих колоколов, отличным от звона колоколов японских, и они окрестили ее Ган- ган дэра — поющая, или звенящая, церковь. В этой церкви отец Николай крестил своих первых прихожан, там проводились первые в Японии православные богослужения. В 1907 году во время сильного пожара церковь сгорела, а в 1916 году была отстроена заново, в ее теперешнем виде.
...Стройная, белая, такая русская. Стоять бы ей на зеленом холме над тихой речкой с ветлами и ивами. Так нет, стоит она на склоне горы Хакодатэ, а внизу море и кварталы домов, круто сбегающие вниз к гавани, сердцу города. Ее по-прежнему называют Ган-ган дэра, и живущие неподалеку утром и вечером слышат ее колокольный звон.
Вечерело. Но ласковый и приветливый японский священник Иов открыл ключом дверь церкви и разрешил войти. И внутри она, в общем, не отличалась от русских православных храмов — высокий купол, привычная церковная утварь и, как полагается, канонический иконостас, как мне показалось, русского письма. А рядом висели чем-то неуловимо отличающиеся иконы — это были иконы Рин Ямаситы.
Рин Ямасита, «наша иконописица Ирина Петровна», как называл ее в своих дневниках отец Николай, была личностью уникальной и в то же время типичной для того переломного для Японии времени, когда японцы впервые знакомились с иноземной культурой.
Лицо Рин, как видно из сохранившейся фотографии, было волевым и решительным, оно дышало сдержанной силой. Это была дочь самурая.
Она родилась в 1857 году в небогатой семье в местечке Касама, рано испытала тягу к рисованию и, хотя в то время женщины не могли сами решать свою судьбу, в пятнадцать лет ушла из дому, пешком отправилась в Токио. Ее пытались вернуть, но в конце концов с разрешения матери (отец умер, когда ей было семь лет) она начала заниматься японской гравюрой укиё-э, а потом перешла к европейской живописи — в то время все заграничное было в большой моде.
Рин поступила в только что возникшую школу художественно- прикладного искусства «Кобу гэйдзюцу гакко». Там ее учителем был итальянец Антонио Фонтанези, один из первых иностранцев, приехавших знакомить японцев с западноевропейским искусством. Примерно в то же время Рин через свою подругу — они вместе учились у Фонтанези — узнала о православии, в 1878 году крестилась у отца Николая и получила имя Ирина.
Одной из первых ее работ на религиозную тему был эскиз к обложке журнала «Сэйкё симпо» («Православный вестник»), который отец Николай стал издавать в 1879 году. Он заметил способную девушку и в 1880 году отправил ее учиться в Петербург. Беспокоясь, как она доедет, не зная языка и европейских обычаев, он поручил ее отправлявшемуся в Россию священнику — отцу Анатолию.
Можно представить себе долгое морское путешествие по морям и океанам и какое впечатление оно произвело на молодую девушку, ранее никогда не покидавшую Японию. Наконец после трехмесячного пути пароход через Средиземное море прибыл в Одессу. Оттуда в марте 1881 года она приезжает в Петербург. Ей было 24 года. Это была первая женщина-японка, приехавшая учиться в Россию.
Рин Ямасита поселилась в женском Воскресенском Новодевичьем монастыре, где была иконописная мастерская. Хотя она была гостьей, ей пришлось соблюдать жесткие монастырские правила — заутреня начиналась в три часа утра, богослужения длились по многу часов и заканчивались поздним вечером. Распорядок дня был строго регламентирован. Отдых разрешался только по воскресеньям.
Конечно, ей было нелегко: русского языка она не знала, для нее, южанки, промозглый петербургский климат был слишком суров, еда непривычна, ни друзей, ни знакомых, кроме отца Анатолия, который ее изредка навещал, у нее не было.
Русским языком понемногу занималась с ней сестра Аполлония, она же наставляла ее во всех житейских делах. Иконописи учила ее сестра Феофания. Иконы писались на липовой доске темперой с добавлением яичного желтка. Это было ей в новинку, ведь в Японии ей приходилось рисовать большей частью на бумаге. Но освоение техники было еще не самым трудным, сложнее было проникнуть в суть православия, понять, почему от иконописцев требовалось соблюдение канона, понять душу иконы.
Можно предположить, что до приезда в Россию у Рин были довольно смутные представления о православии. Да они и не могли быть другими.
Православие, как и христианство вообще, после трехсотлетнего изгнания появилось в Японии совсем недавно — только в 1873 году. За пять лет до крещения Рин был отменен закон о запрете христианства. Отец Николай за восемь лет своего житья в Хакодатэ перевел на японский язык основные богослужебные книги, но главная книга христианства — Библия, из которой черпались все религиозные сюжеты, переведена не была.
Вскоре после ее приезда в России праздновалась Пасха, и Рин впервые увидела пышное православное богослужение с церковным пением, роскошными одеждами священников в залитом огнями храме. Впервые она увидела трепетное отношение русских верующих к религии. Видела, как истово они молились, как прикладывались к иконе, как подходили к причастию. Это было так отлично от того, что происходило в японских храмах.
Рин с интересом знакомилась с непривычным для нее миром, мужественно переносила многие трудности на этом новом для нее пути. Она вела дневник — маленькую книжечку, скорее блокнот, куда кратко заносила события ежедневного бытия. Это были больше факты, чем чувства и размышления. Там много о погоде, о дамах, которые к ней приезжали. Вероятно, она писала их портреты, но кто эти дамы — неизвестно, сохранились ли эти портреты — тоже. Во время пребывания Рин в Петербурге было совершено покушение на Александра II. По этому поводу есть упоминание в дневнике: «Убили императора. Как ужасно!» Как бы мимоходом она пишет о нездоровье. Но очень часто повторяется одна и та же запись: «Хочу рисовать! Хочу рисовать!»
В свой дневник Рин записала о событии, которое наложило отпечаток как на ее пребывание в Петербурге, так и на всю ее дальнейшую жизнь. Это было 18 мая — в этот день она впервые посетила Эрмитаж. Для нее открылся новый мир — картины замечательных западноевропейских мастеров, в основном итальянских, периода Возрождения. Она увидела картины Рафаэля, Тициана, Рубенса, Мурильо.
Этот новый мир был ей уже немного знаком: ее учитель, итальянец Фонтанези, вероятно, показывал своим ученицам репродукции шедевров Ренессанса. Рин в свободное время ездила на конке, что занимало тридцать — сорок минут, в Эрмитаж.
Она ходила по залам, впитывала в себя то, что открывалось перед нею, копировала особенно поразившие ее картины. Но в каком-то смысле Эрмитаж сыграл с ней злую шутку: под влиянием увиденного, строгие лики Богородиц получали на ее иконах пленительную мягкость рафаэлевских мадонн. В отличие от сурового, аскетичного стиля византийских икон работы западноевропейских мастеров на библейские сюжеты отличались изображением живых людей с их телесной красотой и человеческими страстями. Учительница Рин, сестра Феофания, настаивала, чтобы она не отступала от канона, а строгая игуменья, матушка Евстолия, даже запретила Рин на время посещать Эрмитаж.
С замиранием сердца ходила Рин по залам Эрмитажа. Она была не сильна ни в богословии, ни в истории искусств, но обостренным чутьем художника понимала это искусство, оно ей было ближе и понятней. Может быть, и потому, что больше отвечало духу времени.
Но в иконописных мастерских при монастырях от художников по-прежнему требовалось строгое соблюдение канона. Это доставляло молодой ищущей художнице душевные терзания. Ей хотелось рисовать Богородицу мягкой и нежной, ведь даже в японской иероглифике начертание женщины с ребенком означает любовь, нежность, ласковость, но от нее требовалось другое.
Рин с трудом переносила гнилой петербургский климат. К тому же ее точила душевная боль. Кажется, она полюбила и, кажется, навсегда. Любовь ее была несчастливой. И она стала подумывать принять постриг. Об этом она написала отцу Николаю, и он ответил ей ласковым, отеческим письмом:
«Любезная Ирина Петровна, Божие благословение да будет над Вами!
Благодарю Вас за известия о себе. Очень рад Вашим успехам. Все здесь, слыша всегда доброе и приятное о Вас, радуются и благодарят Бога за Вас;
все ждут от Вас со временем большой службы и пользы для дела церкви...
Из полученного письма Вашего видно, что Вы хотите сделаться послушницей и надеть камилавку. О вашей одежде там не мне судить, а постригаться Вам рано, это и после можно сделать, если желание не пройдет».
Отец Николай не одобрял желания молодых людей принять постриг. В его дневниках нет прямого указания, почему он так делал, но сквозящая в них постоянно тема одиночества позволяет судить, что он понимал, как трудно человеку, принявшему в молодости обет монашества, нести его всю жизнь. Видимо он считал, что быть хорошим христианином и творить добрые дела можно и не порывая с мирской жизнью.
Рин Ямасита вняла совету отца Николая, но она всю жизнь жила, как монахиня: ходила в черном, много молилась и писала иконы, считая это богоугодным делом. Прожив в Петербурге два года вместо положенных пяти, она вернулась в Японию, посетив по дороге Германию и Францию.
В Токио Рин поселилась в православной миссии и сразу начала работать в иконописной мастерской при женской православной школе на Канде. Как у всякого творческого человека, у нее были трения с руководством духовной миссии.
"Видимо, они хотели, чтобы она писала под «Владимирскую богоматерь», — писал не без иронии известный художник и исследователь искусства Тадасигэ Оно. Но как бы то ни было, Рин Ямасита была признана лучшим японским иконописцем. Когда в 1891 году в Японию прибыл с визитом цесаревич Николай, ему была преподнесена икона ее работы.
Икона была привезена в Россию и хранилась в домовой церкви семьи Николая II, а после революции перешла в собрание Эрмитажа, где находится и сейчас.
На ней изображено Воскресение Христа — он стоит на камне своей гробницы, перед ним склонились два ангела. Трудно и бесполезно описывать произведение искусства, но поверьте, икона эта лучезарна и светоносна. Сияние струится от облика Христа и его белых одежд, от голубизны лазури. Все пронизано особым неземным светом.
На оборотной стороне иконы помещено изображение Собора и его описание. А с края кистью подпись художника — Ирина Ямасита.
Жаль, что икона эта в роскошном японском футляре, вот уже более ста лет находящаяся в России, недоступна глазу русских ценителей этого вида искусства.
Долгие годы Ямасита Рин трудилась не покладая рук, добиваясь совершенства и вкладывая в свой труд весь пыл своей страстной натуры. Ее иконы украшали и токийский собор Воскресения Христова, и православные церкви, возникающие в других городах Японии, особенно на севере страны. Работы Рин очень высоко ценил архиепископ Николай. «Наша талантливая иконописица Ирина Петровна» — так писал он о ней в своем дневнике. Но в 1918 году, уже после смерти отца Николая, она, которая в молодости писала: «Хочу рисовать! Хочу рисовать!»,
покинула иконописную мастерскую и вернулась на свою родину в Касама. У нее начала развиваться катаракта, и она, видимо, решила, что ее дни художника сочтены. Ни к кисти, ни к карандашу она больше не притрагивалась. Ей был 61 год.
В Касама она жила у своих родственников со стороны матери. Когда в 1923 году во время разрушительного землетрясения в Токио в соборе Святого Николая погибли ее лучшие работы, она стала затворницей.
Умерла Рин Ямасита в 1939 году в возрасте 83 лет. Она не забыта до сих пор. До сих пор проводятся выставки ее работ, о ней выходят книги, статьи, фильмы, телепередачи.
Вместе с моими друзьями-японцами мне довелось побывать в Касама. В этом небольшом городке префектуры Ибараки проходила тогда выставка Рин Ямасита.
Ничто не может рассказать о художнике больше, чем его работы, собранные вместе.
Так было и на этот раз. Иконы, картины, наброски рассказывали, волновали, будили желание узнать больше об их авторе. Поэтому такое сильное впечатление произвело на меня посещение дома, где жила Рин последние двадцать лет своей жизни.
...Нас пригласил к себе ее племянник — господин Хидэо Ота. Касама хотя и находится не так уж далеко от Токио, но это уже японская глубинка. Здесь сохранились традиционные японские дома, которые уже редко встречаются в столице, с циновками татами, раздвижными стенами-окнами сёдзи, со всей прелестью уходящего быта.
В таком доме живет господин Ота со своей милой гостеприимной женой Тиё-сан, в таком же маленьком отдельном флигельке жила и Рин.
Ота-сан превратил дом Рин в семейный музей, а свою жизнь посвятил служению памяти своей тетушки. Он автор книги «Ямасита Рин. Жизнь, отданная вере и иконописи» и многих статей о ней, участвовал в организации ее выставок. Ровно через сто лет после приезда Рин в Россию совершил паломничество в тогдашний Ленинград и Москву, побывал в Третьяковской галерее и Эрмитаже, на том месте, где был Воскресенский Новодевичий монастырь.
И вот дом, где жила Рин. Признаюсь, я сторонница «настоящих» музеев, где, как мне кажется, больше шансов для безопасного хранения драгоценных раритетов. Но как приятно было, сидя на подушке дзабутон перед низким столиком, подержать в руках любимый крестик Рин, привезенный из России, дотронуться рукой до ее темного хаори — накидки на кимоно с гербом семьи Ямасита. Как трепетно было рассматривать разложенные на татами ее рисунки, наброски, старинные, прошлого века, религиозные книги, «Библию в лицах. Сто изображений с рисунками профессора Юлия Шнорра», экземпляры «Православного вестника» — «Сэйкё симпо».
Совсем по-другому, не так как в книгах, смотрелась фотография отца Николая с дарственной надписью — Ирине Ямасита — и пожеланиями ей счастья и успехов в японском искусстве иконописи.
Но самым волнующим были два письма епископа Николая, посланные им в свое время в Петербург и вернувшиеся вместе с Рин в Японию; одно из них мы уже частично цитировали. Они датированы «генварем» (январем) и октябрем 1882 года.
Под датой — «Тоокё. (Токио.) Суругадай (место, где находилась православная миссия)». Почерк трудночитаемый, к тому же затрудненный старой орфографией и устаревшими для нас оборотами. Но как они передают атмосферу более чем вековой давности! И как идет от этих писем тепло написавшей их руки! И сколько ласковости и заботы о молодой девушке: «Вероятно, иногда скучаете Вы по родине, дело естественно, что же делать? Со всеми так бывает на чужой стороне, как бы добры ни были люди, среди которых живешь. Переносите с терпением скуку и тоску ради той великой цели, к которой стремитесь, — принести несомненную пользу отечественной церкви». Он беспокоится о ее здоровье: «Только, ради Бога, не хворайте. Избави Бог, если тамошний климат не по Вас, если угрожает опасность для жизни от долгого пребывания на севере! Если бы, чего доброго, страдать так, то немедленно возвращайтесь на родину, чтобы не растратить окончательно здоровье. Но, вероятно, Ваше иногда нездоровье — случайное, не правда ли? Дай Бог, чтобы так было!»
В письмах отца Николая много говорится о цели приезда Рин в Россию. Он писал ей, что «постоянный спрос на картинки из Свящ.[енной] Истории, В[етхого] и Н[ового] Завета заставил нас подумать об издании их здесь, так как из России присылают понемногу», что в миссии начинают делать с икон литографии и «очень желательно, чтобы удалось; иначе с иконами вечные хлопоты, теперь опять здесь нет икон Спасителя и Божией Матери». Писал, что надеется на нее: «А вернетесь Вы, станем печатать и иконы святых; здесь вечный спрос на них, а их нет, а из России-то немногих можно достать. Запасайте, пожалуйста, побольше образцовых рисунков разных святых. Да помогает Вам Бог!»
После этого письма понятно, почему Рин так старательно копировала русские иконы и картины религиозного содержания. В ее наследии их значительное количество, некоторые были представлены на выставке в музее, некоторые хранились дома, в образцовом порядке, проложенные тончайшей японской бумагой.
День в Касама был необычайно емким и глубоко запал в душу. Хотя прошло много лет, помню его до мельчайших подробностей.
Помню комнату, где собраны немногие оставшиеся вещи Рин — ее фотография, репродукция ее работы «Тайная вечеря» на стене, японские куклы, шкатулки, статуэтка Бодхисаттвы. Все эти малозначительные для чужого глаза предметы были дороги ей по воспоминаниям или по каким-то другим, только ей ведомым приметам. И они прожили с ней долгие годы.
Но самая дорогая Рин реликвия — написанная ею икона Богородицы с младенцем Христом, перед которой она всегда молилась, отсутствовала в доме. Как одна из лучших работ художницы, она была представлена на выставке. Икона датирована 1901 годом — это период наивысшего расцвета таланта Рин. Написанная темперой, небольшая по размеру (15 х 12), она очень красива по цвету.
Приглушенно-красная накидка-омофор Богоматери и светлые одежды младенца, золотистые нимбы над их головами, переходящие в золотистый фон. Мягкое свечение, свойственное многим работам Рин. Все это создает особое очарование.
Икона эта полна грусти и нежности. Как нежно прижимает к себе Дева Мария свое дитя... И сколько грусти в ее лице, точно она угадывает его судьбу...
Лицо ее немного японское, прекрасно в своей чистоте. Мягка и спокойна улыбка младенца. Видно, так представляла себе Рин Богоматерь с сыном, рисуя эту икону.
В нее вложены не только талант и умение, но и трепет души. На прощание Ота-сан провел нас в садик перед домом Рин. Стояла осень — лучший сезон в Японии, полный тишины и покоя. На синем небе, которое бывает таким только в это время года, выделялись оранжевые шарики хурмы. Желтели и алели листья деревьев и кустарников неправдоподобно прекрасной японской осени.
Ота-сан рассказал, что Рин в хорошие дни любила сидеть на открытой галерее, опоясывающей дом, и молча смотреть в сад. Вспоминала ли она дальнюю страну, где ей довелось побывать в ранней молодости? И любовь, залетной птицей чуть коснувшуюся ее плеча, чтобы тут же улететь навсегда? Кто знает?
Похоронена Рин на кладбище возле местного храма. На ее могиле стоит высокий серый камень с высеченным именем. Именем, которое не забыла Япония.
Город Vision:фэнтези,мистика,готика
Искусство,история,юмор,проза,стихи
