Сон разума

Пока его тело дремало в гамаке на веранде, прилепленной к дому тетушки Джей, сознание бодрствовало так активно, что белки глаз под расслабленными веками судорожно подергивались.

Но он не просыпался. Потому что это был один из его «особенных снов», как с ласковой успокаивающей улыбкой говорила тетушка Джей. Раньше он пугался этого и даже пытался не спать по ночам – слишком правдоподобными были его видения. Но именно тетушка Джей убедила его в том, что его сны – не проклятие, а самый настоящий дар.

Тетушка Джей и сама была особенной. Совершенно не похожей на болтливых любопытных кумушек, которые постоянно собирались в парикмахерской у Линн Эндрюс. Он знал – они и на их с тетушкой счет прохаживались своими помоечно-грязными языками. Иногда в его глазах вспыхивала ненависть. Например, когда он видел, как рыжая Конни Сан-Анжело, поджав ярко накрашенные губы, переходит на другую сторону улицы, лишь бы не встретиться и не поздороваться с тетушкой Джей. «Вот бы рассказать твоему муженьку-алкашу, что ты опять спуталась с Патриком Ковальски и три недели назад приходила к тетушке Джей за снадобьем, чтобы убить в своей нечестивой утробе очередного незаконного младенца», – с мстительной злобой думал он. Если вспыльчивый Кевин Сан-Анжело прознает о шашнях своей благоверной, Конни мало не покажется. И опять эта рыжая шлюха будет взахлеб рыдать на чистенькой уютной кухне тетушки Джей, умоляя свести синяки со скул и из-под глаз чудодейственным бальзамом, остро пахнущим полынью. И тетушка Джей будет угощать ее успокаивающим ромашковым чаем, изредка похлопывать по руке с потрескавшимся маникюром на обгрызенных ногтях и в конце концов принесет из дальней комнаты заветную баночку.

Со стороны Конни Сан-Анжело такое поведение было лицемерием. Вот так-то.

Впрочем, все курочки из Фоксхоул были малодушны и боязливы. Хорохорясь друг перед другом, осуждая тетушку Джей за «ее делишки», почти каждая из них неоднократно бывала в Доме на болотах. Хоть и в обстановке строгой секретности. Под покровом сумерек.

«Боятся того, чего не понимают. А страх рождает ненависть», – так говорила тетушка Джей, терпеливо врачуя его поцарапанные коленки или разбитые в кровь губы. Он любил тетушку Джей и всегда прислушивался к ее словам, ведь она многому научила его. Например, как бороться с дурными снами; какой заговор нужно читать, чтобы остановилось сильное кровотечение; как сделать лечебный порошок для младенца, у которого режутся зубки. Именно поэтому он молча переносил придирки, насмешки, тычки, которыми его щедро награждали с тех пор, как он поселился у тетушки Джей.

Случай с миссис Мейсон стал последней каплей его терпения.

Миссис Мейсон была школьной директрисой. Она была очень высокой и очень худой. В детстве и юности ее дразнили «Каланчой». И до сих пор он слышал иногда от старожилов: «Каланча Мейсон то-то, Каланча Мейсон се-то». Разумеется, в лицо ей этого сказать никто не осмеливался – муж миссис Мейсон был председателем правления Первого городского банка, где брали кредиты под приемлемые проценты все жители Фоксхоула. Поэтому миссис Мейсон побаивались и уважили. Не так, как тетушку Джей, а подобострастно, раболепно, унизительно.

У него начались проблемы в школе. И тетушка Джей хотела во что бы то ни стало поговорить об этом с миссис Мейсон. Она обрадовалась тому, что завидела директрису у городского рынка, и поспешила навстречу, подталкивая его вперед.

Они остановились на тротуаре, поджидая, когда приблизится миссис Мейсон.

Директриса прошла мимо, демонстративно вздернув свой длинный нос и не ответив на их приветствие.

Он крепко сжал кулаки и напрягся как гитарная струна. У тетушки Джей было такое лицо… такое лицо… Выражение этого лица он затруднялся описать до сих пор. И от этого ему было страшно.

Если бы тетушка Джей не положила ему на плечо свою мягкую ладонь, от которой веяло теплом и покоем, он точно кинулся бы на директрису.

– Не нужно, маленький, – в голосе тетушки Джей чувствовалось смирение. – Этим ты все равно ничего хорошего не добьешься.

– Но она даже не поздоровалась, – яростно выпалил он, сверкая зелеными как крыжовник глазами. – Мы ведь сказали ей: «Доброе утро!» Ты всегда говорила, что надо здороваться, даже если человек тебе неприятен.

– Конечно, маленький. Это – показатель твоей воспитанности и вежливости.

– Значит, миссис Мейсон невоспитана и невежлива?

– Пусть это останется на ее совести, – непреклонно заявила тетушка Джей. – Не суди, да не судим будешь. Так сказано в Библии.

Он вздохнул и поплелся за тетушкой Джей. Обычно он отходчив и добродушен и всегда слушается тетушку Джей.

Но сейчас гнев его не остыл. Он кипит внутри него, наполняя все существо едкой вонючей отравой. А вспомнив выражение лица тетушки Джей, он вновь впадает в странное туманное состояние, похожее на сон наяву.

Наверное, именно этот утренний инцидент вызвал всплеск бурных эмоций и отразился в негативной окраске его сна. Он видел Джонни Мейсона – старшего сына миссис Мейсон, – который втаптывал в горячую раскаленную пыль какого-то тощего мальчишку в нелепых клетчатых шортах. Лицо Джонни было красным и злорадным. Он был высоким, как мать, и толстым, как отец, и совершенно безнаказанным – все боялись авторитета и влияния его предков. Поэтому Джонни пользовался создавшимся положением и, собрав вокруг себя компашку из таких же тупых безбашенных оболтусов, унижал младших школьников, отбирая карманные деньги и всякие бесполезные мелочи.

Он не сразу понял, что мальчишка, корчащийся у ног Джонни Мейсона, – это он сам. Он чувствовал запах жаркой растрескавшейся от зноя земли, в которую уткнулось его измятое кулаками Джонни лицо. Он задыхался от желчи, стремительно поднимающейся из желудка. Даже в плену сна он ощущал животный ужас – все знали о жестокости и безнаказанности Джонни Мейсона.

– Кончай его, Джонни! – сквозь звон в ушах услышал он голос одного из мейсоновских прихлебателей. Взвыв от мысли, что Джонни действительно прибьет его и оставит валяться бездыханного на неведомой дороге, он нелепо взмахнул тощими руками, и его вырвало прямо на белые кроссовки Джонни.

От взрыва гогота Джонни вздрогнул и на миг замер. Он еще никогда в жизни не был так унижен. И кем? Вонючим отребьем с болот!

В ярости, придавшей ему недюжинную силу, Джонни схватил щуплого мальчишку за плечо и с остервенением вмазал кулачищем прямо в хрупкое ухо. От боли, пронзившей всю голову, его жертва потеряла сознание и была откинута в придорожную пыль как старая тряпичная кукла.

А Джонни Мейсон уже и думать про него забыл – он был озабочен тем, как бы поскорее добраться до колонки и отмыть блевотину от своих новых кроссовок. Иначе мать его прибьет – она не переносила неряшливости.

«Я хочу, чтобы ты сдох, Джонни Мейсон! Поскользнулся на банановой кожуре и проломил свою тупую башку о каменный бордюр!» – подумал он и проснулся.

С трудом оторвав чугунную голову от влажной от пота и слез подушки, он прошел в ванную, где очень долго чистил зубы ­ – ему казалось, что рот полон песочной пыли и выблеванных остатков завтрака.

Боль и гул в левом ухе были настолько невыносимы, что он вынужден был сделать себе ватный тампон с каплей мятного масла. Стало легче. Но не настолько, чтобы заняться привычными ежедневными делами. Поэтому он сел на веранде, положив на колени раскрытую книгу («Листья травы» Уолта Уитмена, любимого тетушкиного поэта) и устремив потухший взгляд на верхушки деревьев, вплотную обступивших задний двор. Сквозь них пробивалось полуденное солнце, но все равно на веранде царила благостная прохлада. Было приятно сидеть в тени и думать ни о чем и обо все на свете. Вот если бы только режущая боль в желудке и стойкий вкус крови во рту не отвлекали…

Он вздохнул, закрыл книгу и прошел на кухню, решив выпить молока с медом – тетушка Джей рекомендовала его как успокоительное средство перед сном.

Он сделал себе этот немудреный коктейль и уже собрался было протянуть руку – какие земельно-грязные каемки под ногтями! – к корзинке с булочками, которые тетушка Джей пекла каждое утро, как кухонная дверь резко распахнулась. Вместе с горячим полуденным зноем на кухню ворвалась – другого слова не подберешь – Либерти Пауэрс, первая сплетница Фоксхоула.

Либерти была старухой уже тогда, когда “Sex Pistols” выпустили свой первый альбом. Но у нее по-прежнему были острые пронырливые глазки цвета выбеленного солнцем неба, и она по-прежнему двигалась быстро и суетливо – иначе не умела.

Ее зоркие глазки обшарили кухню и с явным разочарованием остановились на нем.

­– А где Джемайма?

Он пожал плечами – дескать, откуда мне знать?

– Почему ты не в школе?

­– Каникулы.

Он очень хотел булочку, но жевать в присутствии Либерти казалось ему неприличным. А она все никак не уходила, хотя тетушки Джей не было дома. Но Либерти непременно должна была поделить известной ей информацией. Неважно, что перед ней всего лишь подросток, которого все, кроме тетушки Джей, считают слабоумным. Такова уж была ее природа.

– Ты ведь знаком с Джонни Мейсоном? – чуть глотая слова от избытка энтузиазма, болтала Либерти. – Хотя ты вроде младше… Так вот… Меньше часа назад он оступился и ударился затылком в мастерской Джаза. Кровищи – ужас! Джаз говорит, что понятия не имеет, откуда в его мастерской взялся пакет с бананами… Я ведь сказала, что несчастный Джонни поскользнулся на банановой кожуре?... Кошмар!... Его бедная мамочка – Бриджет – наверное сама не своя от горя… Побегу к Клементине Симс – она убирает у Мейсонов и наверняка уже в курсе…

Он стоял посреди кухни подобно жене Лота, оглянувшейся на объятые божьим племенем Содом и Гоморру и застывшей как соляной столб.

– А что с Джонни? – спросил он чужим, сухим голосом, лишенным каких-либо эмоций.

– Разве я не сказала? – щебетание Либерти удалялось к входной двери. – Несчастный помер на месте еще до прибытия «скорой»!

Тугой обруч, жестко стянувший его грудь, резко расслабился, позволив ему свободно вздохнуть. Он съел-таки булочку, запив ее двумя стаканами сладкого молока. Никогда прежде тетушкины булочки с корицей не казались ему такими нежными, воздушными и аппетитными.

Автор Майкл Винницкий