Выявление черт постмодернистской критики на материале статьи Марии Ремизовой «Игры с огнем»

Эта статья – рецензия на книгу Марии Галиной «Хомячки в Эгладоре» (М., “Форум”, 2006). В ней критик не только анализирует особенности романа, но и полемизирует с Данилой Давыдовым, автором послесловия произведения. Приведем краткий конспект статьи.

Данила Давыдов, начиная анализ, сформулировал идею так: “Под видом безобидных форм проведения досуга могут скрываться механизмы переустройства этого мира”.

О да, о да. Возразить нечего. Действительно так. И бессчетные предостережения — это вечная прелюдия к масштабным катаклизмам, в пределе стремящимся к мировой катастрофе.

Самый насущный вопрос: почему и каким образом знакомая до тупого одурения обыденность начинает вдруг терять привычные формы, почему сама материальность, казавшаяся столь незыблемой и неизменной, на глазах расплывается призрачным бесплотным туманом, уступая право на подлинность тому, что только что представлялось умозрительным образом, художественным допущением или смелой метафорой? — остается без ответа. Возьмем на себя дерзость продолжить разыскания Данилы Давыдова. Потому что он скорее раздразнил аппетит, чем накормил досыта. А хочется докопаться до сути.

По сюжету романа скучающая парочка соглашается принять участие в ролевой толкиенистской игре. В конце концов, обнаруживается, что игра перестала быть игрой, реальность трещит по швам, и в образовавшиеся прорехи угрожающе неотвратимо вползают законы ирреального. Неуклюжих и недалеких марионеток вытесняют с поля настоящие игроки, те самые силы добра и зла, чьи помыслы недоступны пониманию людей.

Итак, текст тоже постулируется как игра — причем в каком-то смысле игра ролевая. Остается вопрос: почему же сугубая кондовая реальность замещается вибрирующим мистико-магическим пространством?

Существует два принципиально разных типа мышления: мифологическое и рационалистическое. Первый, более древний, точнее, ранее возникший, работает на принципах смежности и сходства, весь космос представляется пронизанным взаимосвязями единством, и по существу нет большой разницы между материальным и нематериальным. Время в этом типе мышления выступает не только как циклический феномен, но как бы принципиально нелинейно — прошлое, будущее и настоящее, вообще говоря, чистая условность, поскольку при соответствующих действиях актуализируются одновременно: пользуясь гораздо более поздним определением — здесь и сейчас. Второй тип — основанное на причинно-следственных связях рационалистическое мышление, которым современное человечество руководствуется изо дня в день.
Несмотря на широко распространенное мнение, миф и мифологическое мышление отнюдь не являются пережитком прошлого. Древнейшее мышление в современном мире явно набирает силу. «Пространство мифа — это вовсе не Геракл с Тезеем и даже, если уж на то пошло, не фэнтези, не ролевая игра. И не мировая или локальная политика. И даже не Интернет. И даже не война с терроризмом. Пространство мифа — это способ восприятия реальности».

Игра, вообще говоря, присуща человеческой природе. Она сама по себе — не пространство мифа. И миф — тоже отнюдь не игра. Но игра может послужить чем-то вроде контрапункта между обыденностью и мифом. Механизм сакрализации в процессе коллективных действий на удивление прост — достаточно допущения, что эти действия обладают более глубоким смыслом, чем кажется на первый взгляд. Что, собственно, и происходит с героями романа. Достаточно преодолеть сопротивление разума, вопиющего о нелепости и невозможности таких допущений, — и дело в шляпе. И игра — только один из способов облегчить такой переход. Вообще любые коллективные действия в этом смысле довольно опасны. Завораживающий эффект соучастия давно и хорошо известен. Вероятно, в такие моменты активно включается в работу то самое коллективное бессознательное, которое в другое время спокойно дремлет в дальнем уголке чулана.

Неплохо бы помнить, что такой тип мышления все-таки основательно древнее и потому имеет влияния куда больше, чем принято думать.

На мой взгляд, в данной статье можно отметить следующие черты:

1) свободный стиль изложения, легкость стиля, диалогичность;
2) чувство юмора, непосредственность, иногда даже фамильярность («впросак попал даже великий Пропп»);
3) обращение к современной литературе, немедленный отклик на выход произведения;
4) специфический язык с непременными для постмодернизма «как бы» и «на самом деле», с употреблением жаргона и разговорных элементов (прикол, кропает, до одури, дело в шляпе), переосмыслением фразеологии («Коли так, возьмем все, что плохо (в данном случае как раз хорошо) лежит»).
5) графические средства. Автор использует курсив для особого выделения отдельных мыслей.
6) ярко выраженная авторская позиция и полемичность работы;
7) привлечение средств других областей знаний (литературоведения, психологии и философии).